Город еретиков

III

Город еретиков

1

Со временем даже сами обитатели селения заменили название Велайо на Вильявисьоса, и это словечко превратилось в его официальное наименование: Вильявисьоса Астурийская. Конечно же, и Аурелио, и Кристине, и всем, кто там жил, было известно, что Испания не лучшее место для основания подобной общины. И все-таки надо сказать, что в Астурии в ту эпоху давление со стороны Церкви ощущалось совсем не так сильно, как во Франции. Пиренейский полуостров пока еще не был пылающим костром инквизиции, в который он превратится некоторое время спустя; наоборот, в то время как семена жестокой борьбы с еретиками, начавшейся в 1223 году на Сицилии с благословения Папы и по наущению императора Фридриха Второго Гогенштауфена, вызревали на юге Италии и Франции, в Испании епархиальные епископы, как правило, отличались снисходительностью. С другой стороны, если сравнивать с областями, принадлежавшими самой Церкви, то община Велайо вполне заслуживала наименования Вильявиртуоса — Город добродетели. Так, например, в X веке Аркимбальд, архиепископ города Сенс, воспылал такой любовью к аббатству Святого Петра, что решил изгнать оттуда монахов и заменить их гаремом своих наложниц, каковых он расселил в трапезной, а кельи отдал в распоряжение своих охотничьих собак и соколов. У епископа Льежского, Энрике Третьего, было шестьдесят пять внебрачных детей, большинство из которых он зачал прямо в своей церкви. Да и потаенные мерзопакости, которые совершались в обоих монастырях, откуда сбежали основатели Вильявисьосы, не уступали безобразиям, творившимся в Содоме и Гоморре. Но все-таки слухи о разврате, который якобы царит в новой общине, и о распущенных нравах обитателей Вильявисьосы ставили графа Хихонского в неприятное положение: он не знал, как долго сможет наслаждаться финансовым благоденствием, которое обеспечивалось его молчаливым потаканием этой группе разнузданных еретиков. С другой стороны, советники дона Алонсо указывали ему на опасность того, что пример этой общины может сделаться заразительным. Что будет, ужасались они, если в соседних с нею селениях поймут, что неожиданное процветание Велайо вызвано стиранием иерархических и экономических границ между дворцом и плебсом, и тоже решат разрушить стены, отделяющие простолюдинов от богатств, которые вкушают — хотя и не производят — благородные? Понятное дело, вассалы не могли ожидать от своих хозяев той щедрости, которую проявил Аурелио. И было еще более очевидно, что хозяевам-феодалам вовсе не по нраву, чтобы их вассалы считали Вильявисьосу образцом для подражания. В итоге губернатор Велайо осознал, что небывалый всплеск налоговых сборов, которые он использовал в основном на личные надобности, мог обернуться против него, если его собственные ленники поймут, насколько для них более выгодно строить отношения по примеру Вильявисьосы. Советники убеждали графа, что число крестьян заметно превосходит размеры любого войска и что, если они соберутся в одну ватагу, удержать их будет невозможно. Нет, определенно, община Велайо не должна была служить примером для подражания — больше того, ее надлежало подвергнуть примерному наказанию. Однако чтобы не превратить жителей Вильявисьосы в безвинные жертвы, в глазах соседей их следовало представить кошмарным воинством Сатаны. Само название Вильявисьоса и бесконечные волны слухов вокруг нее, разумеется, играли на руку графу Хихонскому. Его советники прекрасно понимали, что нет средства лучше, чем обвинение в грехе, чтобы сплотить войска во имя Божьего гнева и таким образом сохранить в неприкосновенности сундуки с деньгами. А еще, хотя дон Алонсо пока об этом не знал, вскоре ему предстояло обрести неожиданного союзника.

Лирей, Франция, 1349 год

В Лирее, по другую сторону реки Виакабы, Жоффруа де Шарни просиживал ночи без сна, изобретая Христову плащаницу, — и вот его ушей достигло известие, что его дочь находится в Испании, где возглавляет сообщество еретиков. Герцог не стал терять ни минуты: он тотчас же мобилизовал небольшое, но хорошо вооруженное войско и, словно это был знак судьбы, снова двинулся курсом на Астурию. Теперь он был полон решимости покончить с источником всех своих несчастий, которые можно было свести к одному-единственному слову: Кристина. Жоффруа де Шарни не мог допустить, чтобы та, что перестала быть его дочерью, продолжала покрывать позором его благородный род, его имя и его честь. В течение многих лет герцог поддерживал миф о своем героическом прошлом участника Крестовых походов; теперь у него появилась возможность доказать, что он способен возглавить победоносное войско. Разумеется, подвиг покорения Святой Земли нельзя было сравнивать с вторжением в маленький, абсолютно беззащитный замок без гарнизона и укреплений, так же как воинственные полчища Магомета не имели ничего общего с жалкой горсткой монахов и послушниц, никогда не державших в руках оружия. Однако Жоффруа де Шарни прекрасно понимал, что вернуть в родной город собственную дочь и передать ее в руки правосудия, чтобы она понесла заслуженное наказание, — это будет самый лучший способ доказать свою бесконечную верность Всевышнему: разве мог образцовый христианин принести большую жертву? Возможно, это был его единственный шанс доказать Анри де Пуатье свою беспримерную твердость в вере и таким образом получить разрешение на строительство церкви в Лирее.