62  

Морис Кассель погрузил полотнище в ведро с водой. Он разминал ткань пальцами, чтобы она лучше пропиталась. Покончив с этой процедурой, художник попросил герцога помочь ему отжать полотно, чтобы оно избавилось от излишков влаги и приобрело мягкость. Потом он попробовал развернуть влажное полотно, но оно было столь обширным, что расстелить его во всю длину не получалось. Тогда они вдвоем отнесли плащаницу на верхний этаж замка и вывесили из окна, словно геральдический штандарт. Каждая уходящая минута наносила телу Аурелио непоправимый ущерб — его разложение было таким же неумолимым, как и приближение ночи, несмотря на царивший в комнате холод. Герцог желал, чтобы работа была завершена к рассвету, поэтому, прежде чем полотно успело полностью стечь, Жоффруа де Шарни сказал художнику, что у них больше не остается времени, и они снова отнесли ткань в темную каморку.

Морис Кассель попросил герцога помочь ему спустить тело на пол, чтобы снова обернуть его полотном. Тело Аурелио было твердым, как поверхность стола, на котором оно покоилось. Один взялся за ноги, другой — за плечи, и труп был переложен на пол. Художник расстелил плащаницу по всей поверхности стола, потом они вернули тело на место. И тогда Морис Кассель взял свободный кусок ткани, перекинул ее через голову Аурелио и накрыл останки юноши спереди, заботясь, чтобы влажный материал как можно плотнее прилегал к коже. Затем мастер перемешал в котле несколько порошков. В ответ на вопрос герцога художник пояснил, что все это — различные красители: окись железа, киноварь, мышьяковый желтый, ультрамариновая синь, азурит и древесный уголь. По мере того как Морис Кассель высыпал эти порошки в котел, состав постоянно менял свой цвет. Наступил момент, когда смесь сделалась красноватой, с некоторыми проблесками желтизны. Жоффруа де Шарни пришел в восторг и решил, что именно так должна выглядеть фигура его Христа. С точки зрения художника, эта тональность была слишком кричащей и ненатуральной, однако он не осмелился противоречить герцогу после недавней вспышки ярости, когда Жоффруа де Шарни был готов его убить. Морис Кассель колебался между двумя возможностями: добавлять ли в состав связующий компонент на основе клея или яйца или использовать порошок вообще без закрепителя? У каждого варианта имелись свои плюсы и минусы: в первом случае состав приобрел бы дополнительную прочность и вязкость, однако потом, учитывая его густоту, было бы затруднительно придать изображению оттенок воздушности и зыбкости. Во втором случае как раз и можно было добиться некой бестелесности и неуловимости, напитать изображение дыханием смерти и тем самым создать ощущение чуда; вот только художник опасался, что такой состав получится слишком летучим и недолговечным. Он все-таки склонился ко второму решению, и на то имелось одно веское основание: время. Если Морис Кассель хотел закончить работу к рассвету, ему следовало приступать немедленно.

Воспроизведение чуда должно было начаться с минуты на минуту.

3

Морис Кассель взял тряпицу, сильно сдавил и превратил ее в маленький, твердый и удобный инструмент. Он погрузил его в котел с красителем и держал там до тех пор, пока тряпица не приобрела такой же цвет. Все, что художник проделал потом, хотя и показалось герцогу совершеннейшим новшеством, было применением техники, распространенной намного раньше того времени, и называлась она frottis.[30] Тряпицей, опущенной в красящий состав, мастер принялся натирать плащаницу, и вот под воздействием этого давления на ткани начали проступать очертания твердого тела, лежавшего под ней. Итак, герцог со сдерживаемым восторгом наблюдал, как лицо Аурелио магическим образом проявляется на полотнище, по мере того как художник проходит по нему своей тряпицей, смоченной в краске, — это было так же просто, как и возникновение лица Вседержителя на листе бумаги. Жоффруа де Шарни убедился, что нанятый им мастер обладает редкостным талантом: он работал умело и споро, его опытная рука сновала вверх и вниз по савану и, словно по волшебству, заставляла прорисовываться на нем светозарный образ Христа. Первое, что отпечаталось на плащанице, было лицо. Герцог обратил внимание, что дело усложнялось при проработке бороды и волос и упрощалось, когда Морис Кассель работал с более твердыми частями, такими как лоб, скулы и надбровные дуги. Борода у Аурелио была негустая и такая мягкая, что ее сопротивления почти не чувствовалось. Однако художник вскоре придумал, как решить эту проблему: используя тонюсенькую кисточку с тем же самым красящим составом, разбавленным водой, он пририсовал бороду на полотне столь искусно, что впечатления неестественности не возникло. То же самое он проделал и с волосами. Жоффруа де Шарни еще раз поздравил себя с правильным выбором мастера. Как только Морис Кассель закончил работу с лицом, взору герцога предстали очертания небожителя: хотя этот лик и не имел характерных примет, которыми художники обыкновенно наделяют Христа, в нем было что-то, придававшее ему оттенок святости. Жоффруа де Шарюг не сразу понял, что дело как раз и заключалось в отсутствии этого искусственного драматизма. Естественное выражение, свободное от всяческой наигранности, которое было у реального покойника, послужившего моделью, — вот что делало это лицо близким и глубоко человеческим. Секрет того поразительного впечатления, которое оно производило, коренился в сочетании естественности с ощущением чуда, которое придавала ему техника frottis. Именно таким и был Христос: Бог, сделавшийся человеком. С другой стороны, талант Мориса Касселя проявился в том, что художник, сильнее надавливая на места, где выпирали кости, и легче — на мягкие участки плоти, сумел скрыть посмертное распухание тела. Так, когда мастер добрался до ребер, он тер своей тряпицей по каждой из костей с удвоенной энергией, поэтому признаки разложения, которым уже были отмечены останки Аурелио, ни в малейшей степени не отразились на плащанице. Жоффруа де Шарни сильно беспокоился по поводу того, как будут выглядеть раны от гвоздей на руках и на ногах: они должны были проявиться достаточно отчетливо, чтобы передать пережитое страдание, но при этом не привлекать слишком много внимания, чтобы не выглядеть неестественно. Однако, видя, с каким мастерством Морис Кассель справляется со своей работой, герцог предпочел не заражать его своим беспокойством и хранить молчание. И вот художник добрался до правого запястья; словно проникнув в мысли своего заказчика, он обработал отверстие таким образом, чтобы краска не сильно заливалась в то место, через которое прошел гвоздь, но чтобы периметр раны был ясно очерчен. Оба участника чудесного процесса одновременно поняли, в чем состоит проблема: кровь уже слишком свернулась и не могла окрасить полотно, она вообще не пропитывала ткань и, стало быть, крови не будет видно. И тогда, не колеблясь ни секунды, Морис Кассель снова взял в руки кисточку. Смешав киноварь с окисью железа, он очень быстро имитировал правдивый цвет засохшей крови. Всего несколькими точными прикосновениями мастеру удалось в совершенстве отобразить кровоподтек из открытой раны. Воодушевленный успехом этой новой техники, художник проделал то же самое и с остальными стигматами.

  62  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×