— Лаура, Энн, Генриетта… вы… то есть ночью… за последнюю неделю… вы ничего такого не замечали?
— Какого такого, папа?
— Я имею в виду призраков.
— Призраков, папа?
— Ну, вы знаете, как прошлым и позапрошлым летом?
— Я ничего не видела, а ты, Генриетта?
— Я тоже, а ты, Энн?
— Нет, а ты, Лаура?
— Перестаньте, перестаньте! — громко кричал отец. — Ответьте мне на простой вопрос. Вы что-нибудь слышали?
— Я слышала, как кролик шуршал.
— Я видела собаку.
— Кошка пробегала…
— Так, вы должны сказать мне, если призраки вернутся, — настоятельно твердил он и, покраснев, неловко ретировался.
— Почему он не хочет, чтобы мы видели призраков? — прошептала Генриетта. — В конце концов, папа сам нам сказал, что они призраки.
— А мне нравятся призраки, — заявила Энн. — Они другие, не такие, как все.
И это было правдой. Для трех маленьких девочек призраки были необыкновенными и удивительными. Каждый день к нам на дом приезжали учителя и держали нас в крепкой узде. Иногда случались дни рождения, но в основном наша жизнь была пресной, как тюремный сухарь. Нам так хотелось приключений. Призраки спасали нас от скуки: мурашек по телу хватало до конца лета и даже до следующего года.
— Интересно, что привлекает сюда этих призраков? — спросила Генриетта.
Мы не знали.
А отец, похоже, знал. Однажды ночью мы снова услышали его голос, доносившийся снизу.
— Мягкий мох, — говорил он маме.
— Ты придаешь этому слишком большое значение, — сказала она.
— Я думаю, они уже вернулись.
— Девочки не говорили.
— Девочки немного лукавят. Думаю, нам лучше перевести их сегодня в другую комнату.
— Дорогой, — вздохнула мама, — давай подождем, пока не убедимся. Ты же знаешь, что бывает с девочками, когда им приходится менять комнату. Они неделю не могут спать нормально и весь день в плохом настроении. Подумай обо мне, Эдвард.
— Ладно, — сказал отец, но по голосу чувствовалось, что он что-то задумал.
На следующее утро мы, трое девчонок, играя в пятнашки, галопом спустились к завтраку.
— Ты водишь! — крикнули мы, остановились и в изумлении посмотрели на папу.
— Папа, что с тобой?
Потому что руки у папы были распухшими, все в желтых мазях и белых бинтах. Шея и лицо покраснели и воспалились.
— Ничего, — ответил он, уставившись в тарелку с кашей и угрюмо ее помешивая.
— Но что произошло? — обступили мы его.
— Отойдите, дети, — сказала мать, пытаясь сдержать улыбку. — Папа отравился ядовитым плющом.
— Ядовитым плющом?
— Как это случилось, папа?
— Сядьте, дети, — предостерегающе сказала мама, ибо отец уже потихоньку скрипел зубами.
— Как он умудрился отравиться? — спросила я.
Топнув ногой, папа вылетел из комнаты. Больше мы не сказали ни слова.
На следующую ночь призраки исчезли.
— О черт, — произнесла Энн.
Мы лежали в кроватях тихо, как мышки, в ожидании полуночи.
— Ты что-нибудь слышишь? — прошептала я.
Я видела у окна кукольные глаза Генриетты, выглядывавшей наружу.
— Нет, — сказала она.
— Который час? — шепнула я, немного подождав.
— Два часа.
— Кажется, они не придут, — печально сказала я.
— Нам тоже так кажется, — отозвались сестры.
Мы слушали свое тихое дыхание, наполнявшее комнату. Вся ночь до рассвета была безмолвна.
«Чай вдвоем…» — напевал отец, наливая себе утренний напиток. Он посмеивался и похлопывал себя по спине.
— Ха-ха-ха, — произнес он.
— Папа счастлив, — сказала Энн матери.
— Да, дорогая.
— Даже несмотря на ядовитый плющ.
— Вопреки ему, — вставил папа, смеясь. — Я волшебник. Я экзорцист!
— Кто?
— Э-к-з-о-р-ц-и-с-т, — по буквам произнес он. — Тебе чаю, мама?
Мы с Генриеттой помчались в нашу библиотеку, в то время как Энн играла во дворе.
— Эк-зор-цист, — прочла я. — Вот, нашла! — И подчеркнула слово. — «Тот, кто истребляет духов».
— Истрепляет их по ниточкам? — удивленно переспросила Генриетта.
— Да нет же, глупенькая, истреблять. То есть «прогонять, избавляться от них».
— Убивать? — жалобно спросила Генриетта.
Пораженные догадкой, мы обе уставились в книгу.
— Значит, папа убил наших призраков? — спросила Генриетта, и глаза ее наполнились слезами.