Капитан Алатристе

При этих словах подкосились бы ноги у любого – но только не у Диего Алатристе-и-Тенорио, ветерана фламандских кампаний. Любой стал бы озираться, ища, где бы присесть, а лучше – прилечь. Но капитан, обнаруживая замечательное присутствие Духа, выдержал взгляд графа Гуадальмедина как ни в чем не бывало. Впрочем, потом, за бутылкой вина, он признался мне – и только мне, – что в ту минуту принужден был, чтобы скрыть дрожь, сунуть большие пальцы за свой ременный пояс. И что голова у него пошла кругом, словно он сидел на ярмарочной карусели. В Испании хорошо знали маркиза Бекингема – юного фаворита его британского величества, короля Иакова I, знатнейшего и родовитейшего аристократа, любимца дам и дамского угодника, вельможу, в весьма значительной степени определявшего политику Сент-Джеймсского двора.

Всего несколько недель спустя, еще в пору его пребывания в Мадриде, ему будет пожалован титул герцога.

– Что ж, подведем итог, – желчно продолжил Гуадальмедина. – Стало быть, ты чуть было не выпустил кишки любимцу английского короля, путешествующему инкогнито. Что же касается второго…

– Джона Смита? – невинно уточнил капитан.

Граф сделал такое движение, будто хотел схватиться за голову, и Алатристе заметил, что одного упоминания о младшем англичанине хватило, чтобы розы на щеках его собеседника обратились в лилеи. Однако, справившись с собой, Гуадальмедина поскреб ногтем большого пальца свою эспаньолку и восхищенно оглядел капитана с головы до ног.

– Невероятный ты малый, Алатристе. – Он прошелся по комнате, остановился перед капитаном и вновь воззрился на него с тем же выражением на лице. – Просто невероятный.

Пожалуй, назвать «дружескими» отношения, связывавшие испанского гранда графа де Гуадальмедина и отставного солдата Диего Алатристе, было бы сильной натяжкой, однако, несомненно, они отдавали друг другу должное. Альваро де ла Марка высоко ценил капитана – так повелось с той поры, когда тот сражался во Фландрии под знаменами старого графа и сумел зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Впоследствии превратности войны свели его с Альваро в Неаполе, и капитан – тогда его так еще не называли – выполнял для сына своего старого генерала кое-какие важные поручения. Граф никогда не забывал этого и впоследствии, сменив латы воина на брыжи придворного, унаследовав титул и состояние, старался отблагодарить Алатристе.

Время от времени он прибегал к услугам его самого и его шпаги, когда надо было утрясти денежные вопросы, проводить на небезопасное любовное свидание, образумить взбесившегося рогоносца, унять ревнивого соперника, увещевать ополоумевшего заимодавца или устранить невесть откуда взявшегося претендента на наследство, как, если помните, и было поступлено в случае с маркизом де Сото, которому Алатристе по предписанию графа сделал, использовав вместо шприца шпагу, укол, приведший к летальному исходу. Впрочем, он – не в пример другим наемным храбрецам, рыскавших по Мадриду в поисках заработка, – никогда не злоупотреблял доверием Гуадальмедина, знал свое место, в друзья не лез и обращался к нему лишь в таких вот случаях – когда положение становилось просто отчаянным. Но с другой стороны, он никогда бы в этом положении не оказался, если бы наверное знал, как высоко летают те птички, которых они с итальянцем собрались прихлопнуть, и какие хлопоты воспоследуют от этого. Вот уж истинно – не на тех напали!

– Ты уверен, что не знаешь людей в масках?

– Я ведь вам уже говорил. Впечатление такое, что это – какие-то важные шишки, но я никого не узнал.

Гуадальмедина снова поскреб бородку.

– Их было только двое?

– Только двое.

– И один велел не убивать, а второй – прикончить непременно?

– Более или менее.

Граф окинул Алатристе долгим взглядом:

– Ты чего-то не договариваешь.

Капитан выдержал его взгляд и в очередной раз пожал плечами:

– Может, и так, – ответил он спокойно.

Альваро де ла Марка, не спуская с него испытующих глаз, криво усмехнулся. Слишком давно были они знакомы, чтобы сомневаться – капитан скажет лишь то, что захочет сказать, даже если за это граф выставит его на улицу. Да, он выложил Гуадальмедина почти все – умолчал лишь о знакомстве с падре Эмилио Боканегра. Не потому, что боялся бросить тень на его имя – бояться надо было самого инквизитора, – а потому, что, хоть и питал к графу едва ли не беспредельное доверие, по природе своей гнушался доносительства. Одно дело – говорить о людях под масками и совсем другое – назвать тех, кто подрядил его на эту работу, пусть даже один из заказчиков – монах-доминиканец, и вся эта история, а в особенности – ее плачевный финал, вполне могла стоить капитану тесного и малоприятного знакомства с палачом. Алатристе, воспользовавшись благоволением графа, вверил ему судьбу этих англичан, да и свою собственную. Однако у него, старого солдата и наемного убийцы, были свои незыблемые понятия о порядочности, и даже сейчас, в минуту смертельной опасности, преступать их он не желал, о чем было превосходно известно Гуадальмедине. Ибо когда Алатристе случалось выполнять поручения графа, он столь же непреклонно отказывался называть его имя третьим лицам. Такие вот правила действовали на том ограниченном пространстве мира, где жили эти двое – хоть и очень по-разному они жили. И граф тоже не склонен был нарушать их, несмотря на то, что свалившийся как снег на голову маркиз Бекингем со своим спутником сидел сейчас в гостиной его особняка. По лицу хозяина капитан понимал со всей очевидностью – тот лихорадочно соображает, какую пользу можно извлечь из государственной тайны, которую слепой случай и Диего Алатристе преподнесли ему, с позволения сказать, на блюдечке.