И переполнилась чаша

– Как ваши дела, Шарль? – улыбнулась она. – Удалось что-нибудь узнать об этом вашем инженере?

– Да, думаю, все уладится, – произнес он исключительно серьезно и доверительно, так что неуместность его тона сразу стала очевидна им обоим; они озадаченно переглянулись, причем Алиса готова была рассмеяться, а он – смешаться окончательно.

– Ну, тогда в чем же дело? – спросила она.

– Ни в чем, – отвечал он, машинально потягиваясь, словно был один, и, словно себе самому, добавил: – Ни в чем, кроме того, что я понял, до какой степени могу быть несчастен из-за вас. И что это не имеет никакого значения… то есть это меня не остановит.

– Как это не имеет значения? – прекокетливо рассмеялась Алиса. – Как это? Вы же созданы для счастья! Я не хочу, чтоб вы были несчастны.

– Докажите, – сказал Шарль без тени дерзости и даже нежно.

Он раскрыл дверь и отступил, пропуская ее вперед. Лампочка с таймером погасла прежде, чем они дошли до лифта. В полутьме Алиса обернулась к Шарлю и, удивившись, испугавшись даже, что он так близко, отшатнулась. На ее оборонительное движение он отреагировал только грустноватой улыбкой мужчины, связанного по рукам и ногам, – все это в конце концов начинало ее беспокоить. Она не хотела видеть Шарля проигрывающим и несчастным. Это ее пугало. Это причиняло ей боль и разочаровывало ее. Она почти сразу, возможно, даже чересчур скоро, привыкла держать оборону против Шарля, против его обольстительности, против влечения, которое он к ней испытывал. Обезоруженность противника приводила ее в замешательство. Да что ж это такое, она ведет себя как девчонка! Ей бы радоваться, что он наконец образумился! В эту минуту она поняла, что никогда не желала нейтралитета с его стороны, что нейтралитет был бы ей до крайности неприятен. Этот мелкий буржуа, жадный до жизни, естественный, подкупающе простодушный в своем мужском цинизме, оберегающий свой комфорт и свои ничтожные радости, этот мелкий буржуа воплощал для нее – на очень ограниченном поле, на котором она до сих пор никогда не играла, на поле физического наслаждения, – воплощал заманчивое приключение…

Темные коридоры и псевдороскошь гостиницы, швейцар с его непристойными шуточками, номера с чересчур широкими кроватями и скабрезными гравюрами XVIII века, приобретенными в универмаге «Бон Марше», открытый автомобиль и разноцветные кресла-качалки на террасе в Формуа – вся эта обстановка, пропитанная ложнопоэтическим, а на самом деле фривольным духом буржуазии, волновала ее. Волновала больше, нежели любая другая из тех, какие она знала до сих пор, более изысканных и более простых, изысканных той изысканностью, какую только большие деньги выкупают у роскоши, простых той простотой, какую только большие деньги уподобляют естеству. Изысканностью длинных дворцовых коридоров, удобных для встреч, невидимой и молчаливой прислуги, ковров, более мягких, чем постели, и еще пустынных лугов, закрытых лимузинов, в которых не видно пассажиров, девственных пляжей; если для того, чтобы заинтересовать публику, необходимо значительное состояние, то для того, чтобы освободиться от нее, требуется неизмеримо большее. Алиса принадлежала к иному кругу, нежели Шарль, и впервые подумала об этом только теперь, в самое, надо сказать, малоподходящее время: в разгар войны и нищеты. Подобные мысли никогда не приходили ей в голову по отношению к Жерому, но Жером чурался внешних отличий как своего круга, так и прочих. Если бы ее это волновало, она бы подумала, что с Жеромом может появиться где угодно, а с Шарлем вряд ли… И все же ей нравилась прыгающая на ветру прядь волос на голове Шарля, нравилось, что он гордится своим автомобилем и гостиницей, куда ее привез, и щеголяет своим чудовищным приталенным пиджаком. Не важно, хорошего или дурного вкуса были предметы, которые он любил, важно, что он любил их крепко… И вот теперь он готов был все разлюбить и страдать из-за нее. Это ошибка судьбы… если только не маневр хитроумного соблазнителя. Так или иначе, она не стала долго сопротивляться, когда он после тайного совещания со своим чудовищным сообщником – швейцаром заявил ей, что они будут ужинать под скрипки. Она даже согласилась подняться и отыскать на дне наспех собранного чемодана сильно декольтированное вечернее платье во вкусе Шарля и надеть его; Шарль между тем, обезумев от радости и позабыв любовные печали, затягивался в смокинг, сшитый по мерке лучшим портным Валанса.