Колокол

— У меня сейчас нет времени, — сказал Тоби.

— Можешь потратить на меня полчасика, милый мальчик. И ты это сделаешь, хочется тебе этого или нет. — Ник встал из-за стола.

— Извините, Ник, — сказал Тоби. — Я должен повидать кое-кого.

Он понял, что на пререкания с Ником может уйти много времени, и начал заблаговременно отступать к входной двери. Переодеться можно и потом.

Со скоростью, захватившей Тоби врасплох, Ник пересек комнату и загородил собой дверь. В тот же миг он включил свет. И со своей широкой застывшей улыбочкой начал рассматривать Тоби. Они стояли друг против друга.

Тоби щурился, ослепленный лампочкой без абажура.

— Послушайте, Ник, не глупите. Я должен сейчас уйти в дом. Поговорим позже.

— Позже будет слишком поздно, мое бедное обманутое дитя. Помнишь, я говорил тебе, что прочту тебе проповедь, ту самую, которую остальные слушать не желают? Так вот, час настал — я полон воодушевленья! Займи свою скамью!

— Прочь с дороги!

— Ну-ну, давай без глупостей и без обмена любезностями. Ищите Господа, когда можно найти Его. ^[55] Только по этой причине время и дорого. Сядь.

Ник неожиданно толкнул Тоби, отчего тот качнулся назад и плюхнулся в кресло у плиты. Затем, приподняв бутылку виски, Ник потянул одной рукой стол на себя и с шумом придвинул его к двери. Уселся на него, поставил на него ноги и перекрестился.

— Ник, это не смешно. Не хочу с вами бороться, но я собираюсь выйти.

— Лучше тебе со мной не бороться, если не хочешь, чтобы тебе было больно. Раз уж ты спешишь, опустим псалмы и молитвы и приступим прямо к проповеди. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Возлюбленные! Мы с вами происходим из падшего рода, мы грешники — все до единого. Минули дни в Раю, дни невинности, когда мы любили друг друга и были счастливы. Ныне же всякий человек идет против собрата своего, и каинова печать лежит на каждом, и с грехом нашим приходят печаль, ненависть, стыд. Есть ли хоть что-нибудь, что осветит нам тьму? Есть ли хоть что-нибудь, что облегчит нам боль? Жди — есть утешение, есть лекарство. Это Само Слово Господне, озарение свыше. Ждут нас удел и радости более высокие, нежели те, что ведомы были первозданному папеньке нашему, лежавшему себе без греха под яблоней. Грядут, грядут они и превратят нас всех в богов. Я говорю, возлюбленные, о радостях покаяния, о восторгах исповеди, об изысканном удовольствии корчиться и ползать в пыли. О Felix culpa. ^[56] Ибо будь мы без греха, мы были бы лишены этого величайшего из наслаждений. И смотрите, чудодействуя, как могут измениться и наша боль, и наш стыд! Как сладостна тогда наша вина, как желанен наш грех — коли могут они вызывать муки радости столь жгучей. Так отдадимся же греху, возлюбленные, падем с ним в соитии наземь. Превозможем же стыд и печаль обратим в радость, объявив во всеуслышанье о своих дурных поступках, пав на колени и простершись в пыли, взывая к каре Божьей, — обесчещенные, кающиеся и вновь возрожденные.

— Ник, вы бредите! — закричал Тоби, повышая голос, чтобы остановить все более громкую и возбужденную речь Ника. — Дайте мне выйти!

— Ты останешься до конца. Самое интересное только начинается. Ты что, воображаешь, что я тут попусту разоряюсь? Отнюдь. То, что я должен сказать, самым непосредственным образом касается каждого собрата моей паствы, а поскольку ты тут один-единственный, не считая Мерфи, а он безгрешен, то касается это самым непосредственным образом тебя.

Ник быстро отхлебнул из бутылки. Тоби поднялся с кресла.

— Так слушай же, — Ник заговорил еще быстрее и указующе поднял палец. — Ты что, воображаешь, я не знаю всех штучек, которые ты проделываешь, всех твоих маленьких игр? Держишь меня за предмет обстановки и думаешь, будто я не замечаю, что творится у меня под носом, — так нет, ты был для меня предметом любовного изучения. И мое внимание было вознаграждено, милый мальчик, — уж поверь мне! Такой чистый, такой хорошенький, когда приехал, ты чувствовал себя таким добродетельным, тоже принадлежащим к этой общности святых. Это было удовольствие, да и только, у меня, конечно, сердце радовалось, когда я видел, как ты во всем этом купаешься. Но что происходит потом, что мы видим? Наш невинный-то — как быстро он учится! Головка вскружена, тщеславие польщено. Он уже нашел себе кое-что поприятнее религиозных чувств. Флирт под стенами женского монастыря — что может быть более захватывающим? Вот он и играет, сначала женщину, а потом, чтобы убедиться, что способен и на то, и на другое, он играет мужчину!

---

55 Книга Пророка Исайи, 55:6.

56 Счастливая вина! (лат.)