47  

На Доре Гринфилд было броское платье из темной индийской материи, в руках она держала белый бумажный зонтик, купленный, должно быть, в деревне, и — непонятно почему — большую испанскую корзинку. На ногах у нее были осужденные Маргарет сандалии. По рекомендации Марка она, чтобы защитить себя от комаров, намазалась цитронеллой, и тяжелый пряный запах наделял ее вульгарной и в то же время экзотической притягательностью. Майкл смотрел на Дору, пока они спускались к переправе, с раздражением. Днем он наблюдал ее в огороде в таком же туалете, и ее присутствие превращало их труд в какой-то нелепый маскарад. Впрочем, в ее наивной жизнерадостности есть нечто трогательное. Руки, тронутые солнцем, отдавали золотом, жесткими прядями волос она потряхивала, как пони хвостиком, и Майкл вполне мог себе представить, что Пол сходит по ней с ума. Сам Пол пребывал в возбужденном состоянии, порхал вокруг жены, не в силах оторвать от нее ни глаз, ни рук. Она поддразнивала его с покорностью, в которой сквозило легкое раздражение.

Они дошли до переправы и начали рассаживаться в лодке. В ней, хоть и с сильным перегрузом, уместились все разом. Дора с помощью Пола пробралась к носу, с легким вскриком села и, расправляя юбку, призналась, к всеобщему изумлению, что не умеет плавать. Майкл неторопливо вел лодку по воде, теплой, маслянисто-тягучей от летней бездумной лени, Дора опустила руку в воду. Когда они приблизились к противоположному берегу, Тоби вскрикнул и показал на воду. Рядом с лодкой кто-то плыл. Это был Мерфи. Опасно накренив лодку, все повернулись и глядели на него. Странное, волнующее было это зрелище — пес с задранной над водой сухонькой головкой, его крайняя сосредоточенность плывущего животного, настороженные блестящие глаза, лапы, неистово гребущие под водой.

— Как вы думаете, это ничего? — обеспокоенно спросила Дора.

— Да-да, все в порядке, — со знанием дела сказал Тоби. Майкл отметил, что Тоби считает себя как бы совладельцем Мерфи, а посему и знатоком его причуд. — Он частенько плавает в озере, ему это нравится. Эй, Мерфи! Малыш!

Пес быстро скосил глаза в их сторону и вновь заработал лапами. До берега он доплыл первым, яростно отряхнулся и стремглав помчался к сторожке. От встречи с ним на душе у всех стало веселее.

Высадившись, они побрели вправо, через луг, к лесу, который пролегал между озером и дорогой, а в дальней стороне обрывался монастырской стеной, забиравшей от воды вправо. Дора, отчасти из желания поддразнить Пола, все внимание сосредоточила на Питере Топгласе и расспрашивала его о птицах. Она была поражена многообразием существ, попадавшихся в поместье буквально на каждом шагу. Она испытывала изумление коренной горожанки от того, что все эти тварюшки предоставлены самим себе, совершенно свободны и живут, не помышляя о человеческой опеке. Этим утром, гуляя с Полом, она очень расстроилась, когда увидела сороку, летевшую у озера с лягушкой в клюве.

— Как вы думаете, лягушка понимала, что происходит? Как вы думаете, животные страдают, как и мы?

— Кто знает, — ответил Питер, — что до меня, я согласен с Шекспиром: «Ничтожный жук, раздавленный ногой, такое же страданье ощущает, как с жизнью расстающийся гигант»[23]. — Почему бы животным не быть добрыми и не жить в мире и согласии? — спросила Дора, размахивая зонтиком.

— А почему бы людям этого не делать? — спросил Майкл у Тоби, который шел подле него.

Остальные ушли вперед. Питер вышагивал бодро, солнце поблескивало на его очках, полевом бинокле и фотоаппарате, который болтался у него на боку; он уже разогнался и шел довольно быстро. Загоревшая до красноты лысина его сияла. Любовно поглядывая на него, Майкл в который раз подивился его самозабвенности, полной погруженности в любимое дело, отсутствию какого бы то ни было тщеславия. В нем не было масштабности духа, присущей Джеймсу, — равно отпугивающей и притягательной, — зато, как мягкий в обхожденье рыцарь Чосера [24], этот рыцарь не способен был никого обидеть. Они ступили в лес. Дора держалась подле Питера, они на пару занимали узкую тропку, и Пол, не выпускавший Дориной руки из своей, вынужден был плестись по подлеску, путаясь в ежевике и траве.

Тоби чувствовал себя как рыба в воде: счастливый, беззаботный, он болтал без умолку, то и дело останавливался, чтобы разглядеть лесной цветок, прислушаться к какому-то мимолетному шороху или заглянуть в таинственную норку. Майкл шел неторопливо, испытывая тихую радость от того, что он старше, мудрее, и пребывал в хорошем расположении духа. Интересно, выйдет ли что-нибудь из его затеи подселить Тоби к Нику? Когда мысль эта только зародилась у Майкла, а это было до того, как он увидел Тоби, она показалась ему блестящей. Других вариантов, кроме Тоби, не было; к тому же Ник побыл в одиночестве более чем достаточно. Надеялся Майкл и на то, что соседство мальчика, может, как-то отвлечет Ника, пробудит в нем участие. На худой конец, Тоби мог бы просто присмотреть за «белой вороной» и отчасти сдержать пристрастие Ника к спиртному, которому он — Майкл в этом не сомневался — в Имбере не изменил. Надо признать, Джеймс оказался прав: при теперешнем положении дел в Имбере нет места такому больному человеку, как Ник. Присматривать за ним некому. Про себя Майкл решил, что вступать в объяснения с Ником для него будет равносильно самоотпущению грехов, и он должен определенно этого избежать. Он вспомнил, как настоятельница уклонилась и не стала выслушивать историю его жизни. Нет, надо положиться на Тоби и Кэтрин. Майкл не думал, что Ник может как-то дурно повлиять на Тоби. Не видел он, как Джеймс, в Нике разрушительной силы. Определение «бедолага» гораздо ближе к истине. Рассеянно-удрученный вид Ника, его слезящиеся глаза, вялость — нет, это не тигр, готовящийся к прыжку. К тому же сам дух Имбера, хоть и не растопивший его души, все же требовал определенного уважения, и Ник его выказывал, так что Майкл и мысли не допускал, что Ник осмелится грубым словом или делом оскорбить мальчика. Ник был сейчас слишком подавлен, чтобы решиться на такое.

  47  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×