Последняя бригада

«Это то, что объединяет его с матерью», — подумал Сирил с ужасом. Но внезапно понял, что чувство, заставившее его вызваться передать все эти предметы, далеко не так безгрешно.

Сен-Тьерри, поставив ногу на ступеньку, что-то быстро писал. Бебе, державший перед ним развернутую карту, прочел верхние строки:

«Лейтенант Сен-Тьерри капитану Декресту. Приказ, переданный устно связным Лервье-Марэ, смертельно раненным при выполнении задания».

—   Кто готов немедленно доставить это капитану? — спросил Сен-Тьерри.

—   Я, — вызвался Сирил.

—   Но вы не сможете, старина. Вы едва держитесь на ногах. Ну, ладно. Тогда я хотя бы дам вам сопровождающего.

Побледневшие вдруг курсанты посмотрели на залитую кровью коляску мотоцикла. Мотор продолжал работать, снижая обороты.

— Не нужно. Никого не нужно. Только… мне хотелось бы выпить.

Юрто принес ему бутылку, заметив при этом:

— Тебе повезло, старина. Ведь стреляли в тебя.

Это правда. Ему повезло, он был слева…

Сирил отбил горлышко бутылки о бортик коляски и выпил, не обращая внимания на острое стекло и не чувствуя вкуса алкоголя. Затем, немного успокоившись, обратился к Сен-Тьерри уже как к ровеснику:

— Не могли бы вы дать мне бумагу, господин лейтенант? Я объясню… А! Совсем забыл. Немцы в километре к северу отсюда, в лесу Басс-Бреш. Это там нас и обстреляли.

И умчался точно так же, как и приехал: на пределе скорости.

— Это боец из другой страны, — только и сказал Сен-Тьерри, провожая глазами удаляющийся по аллее мотоцикл с широкой коляской.

Несколько минут спустя тело Лервье-Марэ опустили на землю в тенистом уголке парка. Лицо Жака было накрыто платком. Юрто, Бруар и Бебе рыли могилу. Здесь, на лужайке под кленом, было прохладно, а земля была рыхлой, влажной и податливой.

— Может, лучше бы копать на солнышке, — заявил Юрто с крестьянской простотой.

Стоящий рядом Сен-Тьерри смотрел на них и думал: «А у меня вот никогда не было детей… Но я же офицер, черт возьми!»

А вслух сказал:

— Кончайте быстрее! Время поджимает.

Бобби с автоматом на плече стоял в первом ряду, готовый отбыть в новое расположение.

— Лежать! — скомандовал он своей собаке, рывшей лапами землю.

Месье улегся в нескольких метрах от головы Жака.

«А я даже не попрощался с ним позавчера, когда он уезжал», — подумал Бобби. Он попытался вспомнить лицо Жака в вестибюле замка и был потрясен, обнаружив, что не может точно воспроизвести в памяти его черты. А ведь лицо друга пока было всего лишь накрыто платком.

И все, как и Бобби, поднимали по тревоге свою память. Мальвинье вспомнил Лервье в комнате. Бебе увидел Лервье в строю, или ему так показалось. Но воспоминания у всех были какими-то нечеткими. У Мальвинье Лервье-Марэ занимал в комнате больше места, чем было на самом деле, а Бебе неосознанно поставил Лервье на три ряда вперед.

«Он стоял точно за мной», — думал Бебе, но на самом деле все было по-другому.

Малыш Лервье-Марэ — блатной курсант, любопытный и легкомысленный проныра, малыш Лервье, носившийся как угорелый по коридорам, посредственный ученик и добрый товарищ, на которого, что греха таить, порой смотрели всерьез только из-за его связей, — теперь исчез, и черты его размылись в памяти.

Сирил единственный увидел его настоящего, когда заглянул ему в глаза там, на дороге.

Бебе повторил фразу лейтенанта: «Смертельно раненный при выполнении задания», короткую строку из невольно подсмотренного донесения. Сен-Тьерри написал ее так же естественно, как говорил: «Удовлетворительно», чтобы отметить отличившегося.

И под белым платком лицо мальчишки, который, умирая, стал очень похож на мать, начало трансформироваться. Возник новый образ: более крупный, яркий и светлый. Теперь этот образ будет жить в памяти и рассказах: Жак Лервье-Марэ — герой бригады.

И перед этим образом, глядя на белый платок, курсанты осенили себя крестным знамением.

Глава шестая

1

Изменения линии фронта, срочная связь с соседними бригадами, прибытие лейтенанта Фуа, который несколько минут о чем-то беседовал с Сен-Тьерри, — все это вызвало в секторе некоторое возбуждение. Каждый спрашивал себя, когда и с какой стороны появится случай открыть огонь, и все полагали, что такой случай представится очень и очень скоро. Как лошадь закусывает удила и бьет копытом на старте, так и солдат перед боем полон нетерпения.