Последняя бригада

Осажденные получили несколько секунд передышки. Но перегруженный вибрациями воздух все еще гудел в ушах, как стальной лист, в который ударили молотом. Замок заволокло густой пылью.

В нескольких сантиметрах от собственного ботинка Монсиньяк обнаружил шипящий осколок бомбы шириной в две ладони.

Первые самолеты, сделав круг, снова вошли в пике. И над одиннадцатью защитниками Шеневе опять завертелась черная карусель.

Те, кто был в замке, выскочили наружу, те, кто был на улице, вбежали внутрь. Все, повинуясь инстинкту, верному или ложному, искали безопасное место.

Фонтен бросился в глубину парка и все бежал не в силах остановиться. Коллеве, отпрыгнув от колеблющейся стены, оказался в самом пекле и бросился на террасу ничком. Он слышал, как пули вспарывают землю вокруг, и ему казалось, что целятся именно в него. Вся тоска и тревога сосредоточились в одной мысли: знать бы, в какую часть тела попадет предназначенная ему пуля. Он обхватил каску руками, защищая суть своих мыслей этим дополнительным живым заслоном. И принялся молиться Богу, но не находил слов. После каждой взорвавшейся бомбы он только тупо повторял:

— Господи! Вот эта — моя! Господи! Вот эта — моя!

Тем временем огонь из трех автоматов, который вели Монсиньяк, Мальвинье и Бруар, обрел слаженность и несколько мгновений спустя настиг самолеты. Один из них неожиданно начал падать.

— Ага, есть! — закричали снизу, но скорее испуганно, чем радостно.

Ожидая, что самолет упадет прямо на них и взорвется, они затаили дыхание, втянули головы в плечи и прекратили стрельбу. Но самолет выровнялся, а вот броневик загорелся. Из-под машины выскочила объятая пламенем фигура: механик с ног до головы был облит горючим. Он бросился на траву и стал кататься по ней, потом съежился и затих, продолжая слабо подергиваться.

И Бобби вдруг подумал, что он весь бой провел рядом с этим человеком, но даже не знает, как его зовут.

— Это был мой бедняга реверсор, — сказал он себе.

Минуты тянулись бесконечно. Сил практически не осталось, ибо во всем этом сумасшедшем хороводе вертелась не только человеческая ненависть. Было и кое-что еще. Символы веры, убеждения — все перевернулось. Стены стали гибкими и мягкими, воздух приобрел свойства металла. И сама земля ненавидела человека, сбрасывала его и отталкивала.

Еще было дерево, которое вместе со всеми ветвями взлетело высоко в воздух.

— Вот так все и закончится, — произнес Бобби.

Еще был внезапно вскочивший Мальвинье без лица: на месте глаз, носа, подбородка алела бесформенная кровавая масса с дыркой вместо рта. И по этому месиву Мальвинье проводил рукой, словно хотел поправить упавшие на лоб волосы. Он шел вперед вслепую и был похож на утку, которой отрубили голову.

Бобби подвинулся, чтобы пропустить его. Мальвинье сделал еще несколько шагов и упал, уткнувшись размозженной головой в гравий.

— Ничего не поделаешь, придется спуститься в подвал! — прокричал Бобби, а про себя повторил: «Вот так все и закончится!»

Раздался собачий визг, и Бобби увидел, как к нему по лужайке ползет Месье с перебитыми задними лапами. Подбежав к собаке, он пристрелил ее из карабина.

— Ложись! — заорал Бруар, подскочив к Дерошу и плечом сбив его с ног.

И Бобби обнаружил, что на них летит торпеда, а от нее отделяется целое семейство бомб поменьше. Он уткнулся лицом в землю. Бобби никогда еще не видел траву так близко и не знал, что она разноцветная: внизу, у корней, молочно-белая, а на загнутых кончиках — почти серая. И что самое удивительное: в траве, поднимавшейся над его головой, было очень мало зеленого цвета.

Бобби вдруг почувствовал, как его боком подняло вверх, успел понять, что описал в воздухе дугу, и, упав на землю, подумал: «Камиль». Это было его имя, которым его никогда не называли.

Четверть часа спустя вокруг замка воцарилась тишина. Был слышен только странный шорох, похожий на шум дождя: это с деревьев опадали листья.

Французская армия была далеко на юге.

Эпилог

Когда Бобби пришел в себя, вокруг была темнота, но не ночная, а гораздо гуще и чернее. Он решил, что ослеп, и позвал Мальвинье. Где-то послышались голоса, но, прежде чем отозваться на эти непривычно гулкие звуки, он попытался понять, что с ним. Попробовал провести правой рукой по лицу, но рука не слушалась. На миг он даже засомневался, существует ли она вообще. Левая рука слушалась, и тогда он стал ощупывать себя левой. Никаких видимых повреждений. Но правая рука и правая нога не двигались, и правая половина лица была парализована.