Попугай Флобера

Племянница Флобера Каролина рассказывала, что в конце своей жизни он жалел, что у него не было жены и семьи. Это был короткий даже не разговор, а всего лишь фраза, когда они шли вдоль Сены, возвращаясь после визита к друзьям. «Они поступили правильно», — сказал он мне, имея в виду эту семью и их очаровательных и искренних в своих радостях детей. «Да, — повторил он как бы про себя, но очень серьезно, — они поступили правильно». Я не хотела потревожить его мысли и молча шла рядом. Это была одна из последних наших прогулок».

Мне жаль, что она не потревожила его мысли. Серьезно ли он сказал это? Или нам следует принимать это замечание скорее как реакцию человека, который, будучи в Нормандии, мечтал об Египте, а в Египте мечтал о Нормандии? Хотел ли он сказать еще что-то, а не только похвально отозваться о семье, в кругу которой они только что побывали? В конце концов, он мог просто похвалить институт брака, а потом, повернувшись к племяннице, пожалеть, что сам одинок, и сказать ей то же: «Ты правильно поступила». Но он не сказал этого, ибо, по сути, все было не так. Каролина вышла замуж за слабовольного, никчемного человека, который вскоре обанкротился, а племянница, желая спасти мужа, обанкротила своего дядю. Случай с Каролиной весьма поучителен и печален для Флобера.

Отец Каролины тоже был таким же слабовольным человеком, каким оказался ее муж. Флобер заменил ей отца. В своих воспоминаниях ( «Souvenirs intimes») Каролина описывает возвращение дяди из Египта. Она была тогда совсем маленькой девочкой. Дядя приехал неожиданно, вечером, разбудил ее, взял на руки и крепко расцеловал. Он пришел с холода, усы его были мокрые и холодные от росы. Она испугалась и была рада, когда он опустил ее на пол. Разве это не похоже на картинку из школьной книги для чтения — пугающе внезапное возвращение отца с войны, деловой или заграничной поездки, после загула или избежав опасности?

Флобер обожал племянницу. В Лондоне он показал ей Всемирную выставку; она была счастлива, сидя у него на руках, спасавших ее от толкающейся толпы. Он учил ее истории: о Пелопидах и Эпаминондах, географии, как держать в руках лопату и поливать цветы в саду; здесь же он строил для нее полуострова или острова, заливы и мысы. Ей нравилось ее детство с ним, и эта память помогла ей преодолевать невзгоды в ее взрослой жизни. В 1939 году, когда ей было восемьдесят четыре года, Каролина встретилась в Экс-ле-Бен с писательницей Уиллой Казер и много рассказывала ей о своем детстве на ковре в углу кабинета дяди Гюстава — он работает, а она читает, соблюдая строгую тишину. Ей нравилось, лежа в углу на ковре, воображать, что она в клетке какого-то сильного и дикого зверя, тифа, льва или медведя, который уже съел сторожа и готов прыгнуть на любого, кто откроет дверь, но она чувствует себя с ним «в совершенной безопасности и полной самодовольства», тихонько хохотнув, закончила Каролина.

А затем наступило взросление. Он был плохим для нее советчиком, и она вышла замуж за ничтожного человека. Каролина стала снобкой. Думала только о светских приличиях, а в конце концов попыталась выгнать дядю из того дома, в котором узнала все полезное и хорошее, что дядя успел вложить в ее голову.

Эпаминонд был генералом тебанцев и считался живым воплощением всех добродетелей; он был воином, проведшим свою жизнь в жестоких битвах, и основал Мегалополь. Когда он умирал, провожавшие его жалели о том, что он не оставил потомства, на что он ответил: «Я оставил двух своих детей — Леуктру и Мантинею», — это были места его самых выдающихся побед. Флобер мог бы сказать то же самое: «Я оставил двух своих детей, Бувара и Пекюше», ибо его единственное дитя, племянница, ставшая ему дочерью, ушла от него во все осуждающую пору взросления. Для нее и ее мужа он стал «потребителем».

Гюстав учил Каролину литературе. Я цитирую ее слова: «Он считал, что не существует опасных книг, если они хорошо написаны». Перенесемся на семьдесят, или около этого, лет вперед в другую семью в другом месте Франции. Теперь речь идет о мальчике, любящем читать книги, его матери и ее подруге, некой мадам Пикар. Позднее этот мальчик написал свои воспоминания. Я снова цитирую: «Мадам Пикар считала, что этому ребенку следует разрешать читать все: „Никакая книга не может быть опасной, если она хорошо написана“. Мальчик, зная это часто высказываемое мадам Пикар мнение, используя ее пребывание в их доме, попросил у матери разрешения прочитать одну конкретную и нашумевшую книгу. „Если мой дорогой малыш в таком возрасте хочет читать такие книги, — сказала мать, — что он будет делать, когда вырастет?“ — „Я буду переживать их!“ — ответил сын. Ответ мальчугана был настолько остроумным, что вошел в историю семьи; мальчику, как мы догадываемся, было разрешено прочитать этот роман. Мальчика звали Жан-Поль Сартр. Книга была — „Мадам Бовари“.