На этот раз я знал, что у меня получится. Я уже чувствовал это чудо.
Я кончу ей прямо в пизду, суке. Я изолью в нее все свои соки, и она никак уже не сможет остановить меня.
Она моя. Я армия завоевателей, насильник, я ее повелитель, я смерть.
Она беспомощна. Голова ее моталась из стороны в сторону, она стискивала меня и хватала ртом воздух, издавая разные звуки…
– Аррргг, ууггг, ох ох… ооофф… оооохх!
Мой хуй питался ими.
Я испустил странный звук – и тут же кончил.
Через пять минут она уже храпела. Мы оба храпели.
Наутро мы сходили в душ и оделись.
– Я отвезу тебя завтракать, – сказал я.
– Ладно, – ответила Мерседес. – Кстати, мы вчера ночью ебались?
– Боже мой! Ты что – не помнишь? Да мы еблись, должно быть, минут 50!
Я ушам своим не верил. Мерседес выглядела неубежденной.
Мы пошли в одно место, за углом. Я заказал легкую глазунью с беконом и кофе, пшеничные тосты. Мерседес – оладьи и ветчину, кофе.
Официантка принесла заказы. Я откусил от яйца. Мерседес полила оладьи сиропом.
– Ты прав, – сказала она, – должно быть, ты меня выеб. Я чувствую, как сперма стекает у меня по ноге.
Я решил с нею больше не встречаться.
70
Я поднялся к Тэмми со своими картонными коробками. Сначала нашел то, о чем она говорила. Затем – и другие вещи: другие платья и блузки, туфли, утюг, сушилку для волос, одежду Дэнси, тарелки и столовые приборы, альбом с фотографиями. Там стояло тяжелое плетеное кресло из ротанга, принадлежавшее ей.
Я снес всё это к себе. Получилось восемь или десять полных коробок. Я сложил их под стенкой у себя в передней комнате.
На следующий день я поехал на станцию встречать Тэмми и Дэнси.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала Тэмми.
– Спасибо, – ответил я.
– Мы будем жить у Мамы. Можешь нас туда отвезти. Я не смогу переть против этого выселения. И потом – кому захочется оставаться там, где его не хотят?
– Тэмми, я вытащил большую часть твоих вещей. Они у меня в коробках сложены.
– Хорошо. Можно их там ненадолго оставить?
– Конечно.
Потом тэммина мать тоже поехала в Денвер проведать ее сестру, и в тот же вечер я отправился к Тэмми надраться. Та сидела на колесах. Я принимать не стал. Дойдя до четвертой полудюжины, я сказал:
– Тэмми, я не вижу, что ты нашла в Бобби. Он ничтожество.
Она закинула одну ногу на другую и покачала ею взад и вперед.
– Он думает, что его трёп очарователен, – сказал я.
Она продолжала покачивать ногой.
– Кино, телик, трава, комиксы, порнуха – вот весь его бензобак.
Тэмми качала ногой все сильнее.
– Тебе он действительно небезразличен?
Она по-прежнему качала ногой.
– Ты ебаная сука! – сказал я.
Я дошел до двери, захлопнул ее за собой и сел в «фольк». Погнал его сквозь всё уличное движение, виляя туда и сюда, уничтожая сцепление и передачу.
Вернулся к себе и стал загружать в машину коробки ее дряни. А кроме этого – пластинки, одеяла, игрушки. В «фольксваген», разумеется, много не вмещалось.
Я рванул обратно к Тэмми. Подъехал и встал во втором ряду, включил красные предупредительные огни. Вытащил коробки из машины и составил на крыльцо. Накрыл одеялами, сверху – игрушки, позвонил в дверь и отчалил.
Когда я вернулся со второй партией, первой уже не было. Я сделал еще одну кучу, позвонил и рванул оттуда, как баллистическая ракета.
Когда я вернулся с третьей партией, второй уже не было. Я сделал новую кучу и позвонил в дверь. Затем снова умчался навстречу утренней заре.
Вернувшись к себе, я выпил водки с водой и обозрел то, что осталось. Тяжелое ротанговое кресло и стоячая сушилка для волос. Я был в состоянии сделать только одну ходку. Либо кресло, либо сушилка. Обоих «фольксваген» переварить не мог.
Я выбрал кресло. Было 4 утра. Машина моя стояла во втором ряду перед домом со включенными габаритными огнями. Я прикончил водку с водой. Я все больше пьянел и слабел. Взял плетеное кресло – тяжесть-то какая – и понес по дорожке к машине. Поставил, открыл переднюю дверцу рядом с местом водителя.
Впихнул его внутрь. Попробовал закрыть дверцу. Кресло выпирало. Я попытался вытащить его из машины. Застряло. Я выматерился и пропихнул его глубже. Одна из ножек пробила ветровое стекло и вылезла наружу, торча в небеса. Дверца не закрывалась по-прежнему. И близко не было. Я попробовал протолкнуть ножку кресла еще дальше сквозь лобовое стекло, чтобы прикрыть-таки дверцу. Она не поддавалась. Кресло застряло намертво. Я попытался вытянуть его. Оно не пошелохнулось. Отчаянно я тянул и толкал, тянул и толкал. Если приедет полиция – мне кранты. Через некоторое время я изнемог. Я залез на водительское сиденье. На улице мест для стоянки не было. Я подъехал к пиццерии, открытая дверца болталась взад-вперед. Там я бросил машину – с открытой дверцей, с зажженным в кабине светом. (Лампочка на потолке не выключалась.) Ветровое стекло разбито, ножка кресла торчит изнутри в лунный свет. Вся сцена эта непристойна, безумна. Отдает убийством и покушением. Моя прекрасная машина.