Женщины

Через пять дней Лайза сидела на кушетке, а я читал газету, и она сказала:

– Хэнк, не получается, правда?

– Да.

– Что не так?

– Не знаю.

– Я уеду. Я не хочу здесь оставаться.

– Успокойся, не настолько же все плохо.

– Я просто ничего не понимаю.

Я не ответил.

– Хэнк, отвези меня к Дворцу Освобождения Женщин. Ты знаешь, где это?

– Да, в районе Уэстлейка, где раньше художественная школа была.

– Откуда ты знаешь?

– Я туда как-то возил другую женщину.

– Ах ты гад.

– Ну ладно, ладно…

– У меня подруга там работает. Я не знаю, где у нее квартира, а по телефонной книге найти не могу. Но знаю, что она работает во Дворце Освобождения. Поживу у нее пару дней. Мне просто не хочется возвращаться в Сан-Франциско в таком состоянии…

Лайза собралась и сложила вещи в чемодан. Мы вышли к машине, и я поехал в Уэстлейк. Я как-то возил туда Лидию на выставку женского искусства, где она показывала несколько своих скульптур.

Я остановился перед зданием.

– Я подожду, вдруг твоей подруги тут нет.

– Все в порядке. Можешь ехать.

– Я подожду.

Подождал. Лайза вышла, помахала. Я помахал в ответ, завел машину и уехал.

86

Я сидел в одних трусах как-то днем, неделю спустя. Раздалось нежное постукивание в дверь.

– Минуточку, – сказал я. Надел халат и открыл.

– Мы – две девушки из Германии. Мы читали ваши книги.

Одной на вид было лет 19, другой, может, – 22.

У меня выходила в Германии пара-тройка книг, ограниченными тиражами. Я сам родился в Германии в 1920 году, в Андернахе. Дом, в котором я жил в детстве, теперь стал борделем. Говорить по-немецки я не умел. Зато они говорили по-английски.

– Заходите.

Они сели на тахту.

– Хильда, – сказала 19-летняя.

– Я Гертруда, – сказала 22-летняя.

– Я Хэнк.

– Мы думали, что у вас книги очень грустные и очень смешные, – сказала Гертруда.

– Спасибо.

Я вошел в кухню и нацедил 3 водки-7. Начислил им и начислил себе.

– Мы едем в Нью-Йорк. Решили заглянуть, – сказала Гертруда.

Они затем рассказали, что были в Мексике. По-английски они говорили хорошо. Гертруда потяжелее, почти толстушка; сплошные груди и задница.

Хильда – худая, похоже, что постоянно под каким-то напрягом… странная, будто запором страдает, но привлекательная.

Выпивая, я закинул одну ногу на другую. Халат мой распался.

– О, – сказала Гертруда, – у вас сексуальные ноги!

– Да, – подтвердила Хильда.

– Я это знаю, – сказал я.

Девчонки остались и поддержали меня в выпивке. Я сходил и сочинил еще три. Когда садился вторично, то убедился, что прикрыт халатом как должно.

– Вы, девчонки, можете тут остаться на несколько дней, отдохнете.

Они ничего не ответили.

– Или не оставайтесь, – сказал я. – Страху нет. Можем просто немного поболтать. Мне от вас ничего не нужно.

– Спорить могу, вы знаете много женщин, – сказал Хильда. – Мы читали ваши книги.

– Я пишу фикцию.

– Что такое фикция?

– Фикция – это приукрашивание жизни.

– То есть, врете? – спросила Гертруда.

– Чуть-чуть. Не очень много.

– А у вас подружка есть? – спросила Хильда.

– Нет. Сейчас нет.

– Мы останемся, – сказала Гертруда.

– У меня только одна кровать.

– Это ничего.

– И еще одно…

– Что?

– Чур, я сплю посередине.

– Ладно.

Я продолжал смешивать напитки, и скоро у нас всё кончилось.

Я позвонил в винную лавку.

– Я хочу…

– Постойте, друг мой, – отвечали мне, – мы не делаем доставку на дом до 6 вечера.

– Ах, вот как? Я тебе в глотку вбиваю по 200 долларов в месяц…

– Кто это?

– Чинаски.

– О, Чинаски… Так чего вы хотите?

Я сообщил ему. Потом:

– Знаете, как сюда добраться?

– О, да.

Он прибыл через 8 минут. Толстый австралиец, вечно потел. Я взял две коробки и поставил их в кресло.

– Привет, дамы, – сказал толстый австралиец.

Те не ответили.

– Сколько там с меня, Арбакл?

– Ну, всего 17.49.

Я дал ему двадцать. Он начал рыться, ища мелочь.

– Что, делать больше нечего? Купи себе новый дом.

– Спасибо, сэр!

Затем он склонился ко мне и тихо спросил:

– Боже мой, как у вас это получается?

– Печатаю, – ответил я.

– Печатаете?

– Да, примерно 18 слов в минуту.

Я вытолкал его наружу и закрыл дверь.

В ту ночь я забрался с ними в постель и лег посередине. Мы все были пьяны, и сначала я сграбастал одну, целовал и щупал ее, потом повернулся и схватил другую. Так я перемещался туда и обратно, и это было очень утешительно.