Мой анализ раны не залечил.
Зазвонил телефон. Сара.
– Ты же сказал, что позвонишь. Как прошло?
– Ее не было.
– Не было?
– Она в суде.
– Что ты собираешься делать?
– Ждать. А потом сказать ей.
– Правильно.
– Не следовало мне всё это говно на тебя вываливать.
– Всё в порядке.
– Я хочу снова тебя увидеть.
– Когда? После танцовщицы?
– Ну – да.
– Спасибо, не стоит.
– Я тебе позвоню…
– Ладно. Я отстираю тебе пеленки.
Я потягивал вино и ждал. 3 часа, 4 часа, 5 часов. Наконец, вспомнил про одежду. Я сидел со стаканом в руке, когда перед домом остановилась машина Дебры. Я ждал. Она открыла дверь. С ней был пакет покупок. Выглядела она очень хорошо.
– Привет! – сказала она. – Как тут моя бывшая мокрая лапша?
Я подошел и обхватил ее руками. Я задрожал и заплакал.
– Хэнк, что стряслось?
Дебра уронила пакет на пол. Наш ужин. Я схватил ее и прижал к себе. Я рыдал. Слезы текли, как вино. Я не мог остановиться. Большая часть меня не шутила, другой же хотелось сбежать.
– Хэнк, в чем дело?
– Я не смогу быть с тобой на Благодарение.
– Почему? Почему? Что не так?
– Не так то, что я – ОДНА ГИГАНТСКАЯ КУЧА ГОВНА!
Моя вина криком кричала внутри, у меня начался спазм. Боль просто ужасная.
– Из Канады летит танцовщица живота, чтобы провести со мной День Благодарения.
– Танцовщица живота?
– Да.
– Она хороша собой?
– Да, очень. Прости меня, прости меня…
Дебра оттолкнула меня.
– Дай, я продукты поставлю.
Она подняла пакет и ушла в кухню. Я слышал, как открылась и закрылась дверца холодильника.
– Дебра, – сказал я. – Я ухожу.
Из кухни не донеслось ни звука. Я открыл переднюю дверь и вышел. «Фольксваген» завелся. Я включил радио, фары и поехал назад в Лос-Анжелес.
94
В среду вечером я был в аэропорту – ждал Айрис. Я просто сидел и разглядывал женщин. Никто из них – за исключением одной-двух – не мог сравниться с Айрис по внешности. Со мной что-то не так: я в самом деле слишком много думаю о сексе. Каждую женщину, на которую падает взгляд, я представляю в постели с собой. Интересный способ проводить время в ожидании самолета. Женщины: мне нравятся цвета их одежды; то, как они ходят; жестокость в некоторых лицах; время от времени чистая красота в каком-нибудь другом лице, абсолютно и завораживающе женском. Они могут с нами это делать: они гораздо лучше составляют планы и лучше организованы. Пока мужчины смотрят профессиональный футбол, или пьют пиво, или шастают по кегельбанам, они, женщины эти, думают о нас, сосредотачиваются, изучают, решают – принять нас, выкинуть, обменять, убить или просто-напросто бросить. В конечном итоге, едва ли это имеет значение; что бы они ни сделали, мы кончаем одиночеством и безумием.
Я купил Айрис и себе индюшку, 18-фунтовую. Она лежала у меня в раковине, оттаивала. Благодарение. Доказывает, что ты выжил. Пережил еще один год с его войнами, инфляцией, безработицей, смогом, президентами. Это великое невротическое сборище семейных кланов: громкие пьянчуги, бабуси, сестрички, тетушки, орущие дети, будущие самоубийцы. И не забывайте несварение. Я от других ничем не отличался: у меня в раковине сидела 18-фунтовая птица, дохлая, ощипанная, совершенно выпотрошенная. Айрис ее мне зажарит.
В тот день я получил по почте письмо. Сейчас я вытащил его из кармана и перечел. Его сбросили в Беркли:
Дорогой мистер Чинаски;
Вы меня не знаете, но я – хорошенькая сучка. Я ходила с моряками и с одним водителем грузовика, но они меня не удовлетворяют. В смысле, мы ебемся, и потом больше ничего нет. В этих обсосах никакого содержания. Мне 22, и у меня 5-летняя дочка, Эстер. Я живу с одним парнем, но секса там нет, мы просто живем вместе. Его зовут Рекс. Я бы хотела приехать повидаться с вами. Моя мама присмотрит за Эстер. Прилагаю свою фотографию. Напишите мне, если захочется. Я читала кое-какие из ваших книжек. Их трудно найти в магазинах. Мне в ваших книжках нравится то, что вас так легко понимать. И к тому же вы смешной.
ваша,
Таня.
Потом приземлился самолет Айрис. Я стоял у окна и смотрел, как она выходит. Она по-прежнему хорошо выглядела. Приехала аж из самой Канады, чтобы меня увидеть. У нее был один чемодан. Я помахал ей, пока она стояла вместе с остальными в очереди на выход. Сначала ей надо было пройти таможню, а потом она прижалась ко мне. Мы поцеловались, и у меня начал вставать. Она была в платье, практичном, облегающем синем платье, на высоких каблуках, а на голове набекрень сидела шляпка. Редко можно увидеть женщину в платье. Все женщины в Лос-Анжелесе непрерывно носят штаны…