47  

– И что же нам делать?

– Ты хочешь сказать, что же мне делать? – поправляет Молина.

Ивонна чувствует себя в чем-то виноватой. Но, скорее всего, она и не подозревает, насколько велика ее вина.

– Я тебя в это втянула. И теперь я не собираюсь оставлять тебя одного.

Молина решительно качает головой. Как ей объяснить, что он побежал за нею как пес, как признаться, что он отчаянно влюблен, что единственная причина, заставившая его отказаться от выступления в «Арменонвилле», – это возможность находиться рядом с ней, ощущать – если уж ничего другого не дано – аромат ее тела?

Ивонна не была счастлива с Гарделем. Но она научилась покоряться судьбе. Вся ее жизнь была примером покорности судьбе. И она не нуждалась в сочувствии. Девушке никак не удавалось избавиться от подозрения, что предоставить ей убежище в этой ничейной квартире Гарделю пришлось из жалости, соединенной с его пониманием кодекса мужской чести. Однако Ивонна знала, что ее пребывание здесь не может длиться бесконечно. Девушка сделала глоток виски и уже более спокойным тоном, все время обращаясь лишь к бокалу, который держала перед глазами, объявила о только что принятом решении:

– Завтра я возвращаюсь в «Пигаль». Так жить я больше не могу. – Потом помолчала и закончила: – Я не хочу, чтобы нас убили. Не хочу, чтобы убили тебя. Завтра я возвращаюсь в «Рояль-Пигаль», и ситуация сразу упрощается.

Молина начал ее убеждать, что назад дороги нет, что дело зашло уже слишком далеко, что эти люди только что убили человека. Не того, кого было надо, – поэтому они не остановятся на полпути.

Если ты вернешься, самое вероятное, что тебя убьют прямо в «Рояль-Пигаль». Молина уже был готов предложить, чтобы они убежали вместе, перебрались на другой берег Ла-Платы – или на другой берег океана, если потребуется. И возможно, это было бы самым разумным решением. Только предать Андре Сегена – это было одно дело, а предать Карлоса Гарделя – совсем другое.

– Я все улажу, – сказал Хуан Молина, – за меня не беспокойся.

Ивонна улыбнулась:

– Именно тебя они чуть не убили. Достоверно утверждать можно только одно: обоим сейчас было не до размышлений. Молина снял с вешалки плащ, и когда он был уже возле двери, Ивонна взяла его за руку.

– Ты никуда не пойдешь, – сказала она, крепко держа его.

Я не могу оставаться здесь, – пробормотал он.

Ивонна смотрела на него, улыбаясь, словно хотела выведать все его тайны:

– Почему – из-за меня или из-за него? – спросила он почти что на ухо.

Ивонна притянула Молину к себе и обняла. Ее губы искали его рот; остановившись в миллиметре от его губ, она прошептала:

– Если это из-за меня, то не волнуйся: кроватей здесь предостаточно. Ты можешь спать на той, на которой захочешь. – Ее бедро оказалось у него между ног. – Ну а если из-за него, то и вовсе не о чем беспокоиться, – если хочешь, я ему ни слова не скажу.

И снова Молина отстранил девушку от себя, повесил плащ обратно на вешалку, коснулся губами щеки Ивонны и поцеловал ее – нежным братским поцелуем. Он вошел в одну из двух спален и, прежде чем закрыть дверь, сказал, не глядя в глаза Ивонне:

– Отдыхай. Что нам сейчас нужно – так это отдых.

10

Гардель ни разу не поинтересовался, какая связь соединяла Ивонну с Молиной. Того, как она его представила – «мой друг», – ему было достаточно, больше расспросов не требовалось. А если у друга-Молины появились проблемы, следовало протянуть ему руку помощи. С другой стороны, водитель уже не раз доказывал свою преданность Гарделю, и он по-настоящему ценил этого юношу. Вот почему, когда Певчий Дрозд узнал, насколько серьезны проблемы Молины, он сказал не раздумывая:

– Ты остаешься здесь, парень.

И не пожелал слушать никаких объяснений и возражений. Напрасно Молина убеждал певца, что это может его скомпрометировать, что это попросту рискованно, – Гардель уже принял решение:

– Больше говорить не о чем.

Хуан Молина склонил голову. Он не мог подобрать слов, чтобы выразить, насколько благодарен Гарделю. Узнав, что у его водителя после побоища в пансионе не сохранилось никаких вещей кроме тех, что были на нем, Гардель сунул руку в карман пиджака, вытащил бумажник и протянул Молине пригоршню банкнот:

– Надо тебе приодеться: купи костюм, рубашки, туфли, – сказал он, выдавая юноше жалованье вперед.

Молина не хотел соглашаться. Тогда, жестом, не терпящим возражений, засунув деньги ему в карман, певец сделал Молине внушение: шофер Гарделя не может выглядеть как бродяга. Потом надел шляпу, пошел к выходу и уже от дверей бросил:

  47  
×
×