Время ангелов

Пэтти понимала абсурдность этих мыслей. Но так как она сама не была защищена от постоянной враждебности внешнего мира, то она не могла защитить и его. Угрозой было проникнуто буквально все в доме. Она тоже в свое время прошла через страх перед ним. Он человек настроения и часто был резок с ней. К примеру, он ужасно рассердился на нее за то, что она не закрыла дверь угольного подвала и дала возможность проникнуть в дом Маркусу Фишеру, который в памяти Пэтти остался огромным негром. Карел отругал ее, после чего встряхнул и оттолкнул от себя. Потом Пэтти долго плакала из-за этого в своей комнате. Она чувствовала себя отвергнутой, будто все ее существо внушало ему отвращение. И правда, она еще ни разу не мылась в ванне с тех пор, как переехала в новый дом. В ванной, находившейся в неотапливаемой части дома, было очень холодно.

Пэтти продолжала предаваться мечтам о том, чтобы уйти и начать жизнь сначала. Но ее мечты были несерьезными. Они мелькали, как едва освещенные кадры комиксов, играя успокаивающую роль, когда Пэтти убирала дом. Рассказы Юджина Пешкова о своей жизни в различных лагерях добавили много нового к этим иллюзорным картинам. Пэтти представляла себя самоотверженным работником, занимающимся улучшением бытовых условий, и жизнь ее, посвященная страждущим, обретала смысл. Она должна была действовать анонимно, но обратила бы анонимность своей славы в свой венец. Она, конечно, приняла во внимание довольно циничное замечание о самодовольстве социальных работников. Должен ли человек, помогая страждущим, страдать сам? Истинно добрый человек поступал бы так непроизвольно, как Иисус Христос. Юджин сказал, что для этого нужно быть святым. Что ж, Пэтти могла бы стать святой. Как она могла узнать, не святая ли она, если никогда и не пыталась? А может, все эти мечты исходили от желания счастья, счастья, не омраченного чувством вины? Это приводило ее в замешательство.

Возможно, появилась еще одна причина, по которой мечты Пэтти о святости утратили свою настоятельность. Юджин Пешков начал занимать определенное место в ее жизни и сознании. Дружба так внезапно ворвалась в жизнь Пэтти, что ей казалось, будто она вошла в широко распахнутую дверь и удивилась этому. «Узнавать кого-либо» всегда было очень трудной задачей для Пэтти, требовавшей много заботы и усилий с ее стороны. В ее отношениях с людьми всегда присутствовало какое-то смущение. Фактически она толком никого, кроме Карела, не знала. Но с Юджином она сразу почувствовала себя абсолютно непринужденно.

Почти равное положение слуг, работающих у одного работодателя, помогло ей окончательно избавиться от волнений. Она только жалела, что позволила ему называть себя Пэтти, а не Патрицией. Но тогда она еще не была достойна имени Патриция.

В Юджине была какая-то удивительная уверенность и законченность, а это притягивало в Пэтти то, что было в ней самой изуродовано. Он был настолько поглощен собой, что излучал какое-то сияние, возможно, то был свет его раннего детства, в чем так нуждалась Пэтти и чего она никогда не имела. К тому же он казался ей чистым человеком, и это согревало ее сердце самым непостижимым образом. Пэтти жаждала его чистоты, едва осознавая, что это значит, она по-собачьи о нее терлась. Юджин олицетворял собой добрый простой мир, из которого она безвозвратно выпала. А еще она полюбила его страдания и завидовала их значительности. «Гитлер», «Прага» — эти слова были наполнены смыслом для тех, кто что-то тогда пережил. Конечно, в то время это так не воспринималось. Но все же существовало утешение и возможность потом понять, что с человеком произошло нечто имеющее свое название. Когда она попыталась рассказать Юджину о своем детстве, ей не удалось составить рассказ — только маленькие бессмысленные обрывки. Его жизнь на всем ее протяжении имела смысл. Смысл ее жизни был сокрыт в будущем, в том времени, когда она станет Патрицией.

Разумеется, она ничего не рассказала Юджину о своей связи с Карелом. Это ее очень беспокоило и не позволяло новой дружбе сделать ее счастливой. Сама суть ее существа, полная жизненных сил, устремлялась к Юджину, но все вокруг, как старая густая растительность, сохраняло едва различимый налет ее отношений с Карелом. Это та материя, из которой она состояла. И которая каким-то ужасным, неотвратимым образом представляла Карела. Та Пэтти, которая дружила с Юджином, являла собой всего лишь крошечную подающую надежды куколку внутри реальной Пэтти. Сможет ли она когда-нибудь рассказать об этом Юджину? Она думала, что нет.