Плач к небесам

– Не говорите со мной об этом!

Но маэстро не замолчал.

– Тонио, я знаю также, что днем и ночью этого человека охраняет банда отъявленных головорезов, которых он нанимает. По слухам, они никогда, даже в его собственном доме, не отходят от него дальше чем на расстояние его голоса.

Тонио двинулся к двери.

Но маэстро перехватил его и заставил остаться. Какой-то миг сила воли этого человека боролась с силой воли юноши, и потом Тонио, дрожа от ярости, уступил.

– Зачем нам ссориться? – мягко спросил он. – Почему мы не можем просто обняться и попрощаться?

– Но мы не ссоримся, – возразил Кавалла. – Просто я сообщаю тебе, что мне известно о твоих намерениях разобраться с братом. – Он перешел на шепот, приблизившись так, что Тонио почувствовал его дыхание. – Но этот человек поджидает тебя, как паук в паутине. А указ о запрете на въезд для тебя превратил всю Венецию в его сеть. Он уничтожит тебя, если ты выступишь против него.

– Хватит, – отрезал Тонио. Он был теперь так зол, что еле мог сдерживаться, но при этом видел, что маэстро совершенно не обращает внимания на то, какое впечатление производят его слова. – Вы ничего не знаете обо мне, – возмутился он. – Ни откуда я приехал, ни почему. И я не останусь здесь и не буду слушать, как вы говорите об этих вещах как о чем-то самом обыкновенном! И прошу вас не говорить о них тем же тоном, каким вы отчитываете учеников или сообщаете о провале оперы!

– Но мне вовсе не легко говорить об этом, – возразил маэстро. – Ради бога, послушай же меня! Пошли кого-нибудь другого, пусть сделает это за тебя! Пошли таких же головорезов, как те, что охраняют его. Эти бравос обучены убивать. Натрави на них таких же, как они сами!

Тонио тщетно пытался высвободиться. Он был не в силах поднять руку на этого человека. И капельмейстер еще объяснял ему, кто такие бравос! Разве он не просыпался множество раз среди ночи, увидев в кошмарном сне, как пытается вырваться из их жутких железных ручищ в той комнате в Фловиго? Он чувствовал на себе эти руки, он чуял вонючее дыхание мужчин. И хорошо помнил бессилие, охватившее его в тот момент, и отчетливо ощущал нож, которым его резали. Он не забудет этого никогда.

– Тонио, если я не прав, – сказал маэстро, – если ты посылал наемных убийц и их постигла неудача, то это наверняка должно означать только одно: ты не сможешь осуществить задуманное сам.

Кавалла немного ослабил хватку, но у Тонио вдруг иссякли все силы. Он глядел в сторону. Редко когда ему было так одиноко, как теперь, разве что в самые первые дни пребывания здесь. Он не мог бы теперь вспомнить только что сказанное. От смущения он не запомнил почти ничего, кроме того, что маэстро продолжал и продолжал эту тему, полагая, что понимает много, но на самом деле не смысля ровно ничего.

– Если бы ты был обычным певцом… – Маэстро вздохнул. – Если бы ты не был обладателем голоса, о котором другие могут только мечтать, я сказал бы: делай то, что должен сделать.

Он отпустил Тонио. Руки его повисли вдоль тела.

– О, я был не очень внимателен, – сказал он, – и не пытался понять тебя прежде. Мне казалось, что ты здесь всем доволен и счастлив.

– И что неестественного в том, что я доволен? – вопросил Тонио. – Что плохого в том, что я обрел счастье? Или вы думаете, что вместе со всем остальным они вырезали из меня и мой дух? Вы так долго руководили этим сообществом скопцов, не будучи одним из них! Вы забыли, какова она, настоящая жизнь! Или вы считаете, что мир состоит из одних лишь униженных калек, которые, обливаясь слезами и кровью, плетутся вперед, преследуя свою судьбу? Но это не настоящая жизнь!

– Твой голос – это твоя жизнь! Он был твоей жизнью с тех пор, как ты приехал сюда! Не хочешь же ты, чтобы я не верил собственным ощущениям! – молящим голосом сказал маэстро.

– Нет, – покачал головой Тонио. – Это искусство, это разукрашенная сцена, это музыка, это маленький мир, который мы создали для себя. Но это не жизнь! Если же вы хотите говорить со мной о моем брате и о том, что он совершил, то вы должны говорить о жизни. И я скажу вам, что зло, которое он причинил мне, должно быть отомщено. Любой человек с улицы понял бы это. Но почему вам так трудно это понять?

Хотя эти слова явно подействовали на капельмейстера, он не сдавался.

– Разве ты говоришь о жизни, собираясь в Венецию, чтобы убить своего брата? – прошептал он. – Ты говоришь о смерти, и это будет не его смерть, а твоя. О, если бы ты был одним из многих! О, если бы ты был не тем, кто ты есть!