Плач к небесам

И тогда он принялся изучать их.

Так, это брат Леонардо. А это, в военной форме, Джамбаттиста. Да. А это Филиппо со своей юной женой Терезой. Всех их он знал. Но вот он увидел то лицо, которое искал. И сходство снова ужаснуло его.

«Вылитый Карло». Эти слова назойливо звучали у него в ушах, и он поднес свечу ближе к холсту и начал двигать ее взад и вперед, пока не добился исчезновения раздражающего отсвета. У молодого человека были его черные волосы, его высокий и широкий, нисколько не скошенный лоб, тот же чуть великоватый рот, те же высокие скулы. Но что делало обоих особенно похожими, так это глаза – большие, широко расставленные. Любой, кто смотрел в черные глаза Тонио, чувствовал, что куда-то уплывает. И такое же чувство испытал он сейчас, глядя на это маленькое подобие себя самого, затерявшееся среди десятка похожих, одетых в черное мужчин, ласково глядевших на него с холстов.

– Но кто ты? – прошептал он.

Он переходил от лица к лицу. Здесь были и двоюродные братья, некоторых из них он не знал. Но это ничего не доказывало. И все же он не мог не заметить, что этот странный двойник его самого изображен на портрете рядом с Андреа. Точнее говоря, он стоит между Леонардо и Андреа, и рука Андреа лежит на плече этого двойника!

– Нет, это невозможно, – прошептал Тонио, хотя именно этого доказательства он искал.

Он продолжал разглядывать портреты. На одном была изображена Кьяра, первая жена Андреа, и снова он, тот маленький «Тонио», сидел у ее ног вместе с остальными братьями.

Но были и более несомненные доказательства.

Он понял это, пока стоял у портретов как прикованный. Ведь есть и другие картины, где изображены только его братья и их родители, не в окружении дальних родственников и разных чужих людей.

И он быстро и в то же время по возможности бесшумно подошел к дверям столовой и открыл их.

Там висела большая картина, изображавшая сбор всей семьи за столом, та самая картина, что всегда мучила его. И даже с того места, где он стоял теперь, было видно, что на ней нет Карло. Он почувствовал слабость, то ли от облегчения, то ли от разочарования. Он сам не знал отчего. И в то же время у него не было пока оснований ни для того ни для другого.

И все же что-то тревожило его в этом полотне. Леонардо и Джамбаттиста располагались по одну руку стоящего Андреа и его покойной жены, Кьяры, которая была изображена сидящей. Филиппо стоял отдельно от всех с другой стороны.

– Но ведь это естественно, – прошептал Тонио. – В конце концов, ведь было только три брата, так что же художнику оставалось делать, как не поместить двоих с одной стороны, а…

Но там был довольно странный зазор. Филиппо стоял не непосредственно рядом с отцом. И темный фон в этом месте образовывал провал, в который не очень изящно вписывалась красная мантия Андреа, почему-то гораздо более широкая с левой стороны, чем с правой.

– Но ведь это невозможно. Не может этого быть, – прошептал Тонио. Однако по мере того, как он приближался к картине, впечатление диспропорции становилось все сильней и сильней.

Одеяние Андреа слева было даже другого цвета! И темнота между его рукой и рукой его сына, Филиппо, не казалась плотной.

Ради эксперимента, почти нехотя, Тонио поднял свечу и привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть поверхность холста вблизи.

Совершенно неожиданно, проступая сквозь черноту, как сквозь вуаль, обозначилась фигура того, кто был точной копией его самого. Ошибки быть не могло.

Он чуть не вскрикнул. Ноги задрожали так, что он был вынужден опуститься на пятки и даже опереться о стену пальцами левой руки. А потом прищурился и опять увидел эту фигуру, проглядывающую сквозь наслоения новой краски, как это часто бывает с картинами, написанными маслом. Долгие годы ничего не видно. А потом старое изображение вдруг начинает всплывать на поверхность, словно привидение.

Именно это сейчас и происходило. Появился тот самый молодой человек с приятным лицом. И в том «нижнем» мире, в котором он существовал, призрачная рука отца обнимала его.

10

Когда на следующий день, ближе к вечеру, он пришел домой, мать уже спрашивала о нем.

– Она проснулась, когда тебя не было, – прошептала ему Лина у самых дверей. – И пришла в ярость. Кидалась в меня разными вещами. Хотела, чтобы ты был у нее, с ней, а ты в это время шатался по площади.

Он слушал это, вряд ли понимая, что она говорит, и едва ли об этом заботясь.

Только что на площади он видел Алессандро, и тот, торопливо и горячо извинившись, кинулся прочь, так что Тонио ничего не успел спросить.