Падение титана, или Октябрьский конь

— В Риме, но прячется.

— А Антоний?

— Наверное, в Капуе. Там ведь, как он утверждает, мятеж.

— А правительство помимо Поллиона с Требеллием?

— А правительства не существует. Тебя слишком долго не было, Гай. Ты слишком мало сделал необходимого до отъезда. Восемнадцать месяцев! Пока Ватия Исаврик был консулом, дела шли достаточно хорошо. Но откровенно скажу, нельзя в такие смутные времена оставлять город без консулов или преторов! Ни у Ватии, ни у Лепида не было соответствующих полномочий, к тому же Лепид — размазня. Как только Антоний привел легионы из Македонии, начались неприятности. Он и Долабелла — какими дружками они раньше были! — кажется, вознамерились разнести Рим по кускам. Так, что и ты их не соберешь, если дело усугубится. Ты должен собрать воедино Рим, Гай. Иначе они будут драться до конца и с тобой, и друг с другом. Не за какие-то принципы — за диктаторский пост.

— Это их цель? — спросил Цезарь.

Луций Цезарь встал, заходил по комнате. Лицо его было мрачным.

— Почему ты так долго отсутствовал, кузен? — спросил он, вдруг повернувшись и в упор глядя на Цезаря, все еще продолжавшего молча сидеть. — Слишком долго! Развлекался в объятиях восточной искусительницы, путешествовал по реке, сосредоточил все свое внимание на чужой стороне Нашего моря. Гай, только со смерти Магна прошел уже год! Где ты был? Твое место в Риме!

Цезарь понимал, что никто другой не решился бы высказать ему это. Без сомнения, Ватия, Лепид, Филипп, Поллион, Требеллий и все, кто находится сейчас в Риме, намеренно делегировали к нему Луция, на чью критику он огрызнуться не мог. Ведь это многолетний друг и союзник Луций Юлий Цезарь, консуляр, главный авгур, преданнейший легат, герой галльской войны! Поэтому он вежливо слушал, пока Луций не выдохся, а потом поднял руки.

— Даже я не могу одновременно быть в двух местах, — сказал он ровным, бесстрастным голосом. — Конечно, я знал, как много еще не сделано в Риме, и, конечно, я понимал, что в первую голову должен думать о нем. Но я не мог гнаться сразу за двумя зайцами, Луций, и все еще считаю, что выбрал правильный путь. Никак нельзя было позволить восточному краю Нашего моря стать осиным гнездом интриг, главной республиканской опорой и ареной грабительских войн при абсолютной анархии в структурах власти. И я решил остаться там, считая, что Рим сможет как-нибудь протянуть до моего возвращения. Я ошибся в одном: слишком доверился не тому человеку. Но, Луций, он ведь не раз демонстрировал мне здравомыслие и недюжинную компетентность! Ах, Юлия Антония! Что же сотворили с твоими детьми твои мигрени, твои приступы меланхолии, неудачный выбор мужей и неспособность вести дом? В итоге Марк — пьяница и дикарь, Гай просто туп, а Луций так хитер, что его левая рука не знает, что делает правая.

Две пары голубых глаз встретились. У каждой — морщинки-лучики в уголках. Фамильное сходство! Беда, да и только.

— Но теперь я здесь. Такое не повторится. И полагаю, я не очень опоздал. Если Антоний и Долабелла намереваются бороться за диктаторство над моим телом, то пускай лучше подумают о другом. Цезарь-диктатор не доставит им удовольствия своей смертью.

— Я понимаю, ты должен был разобраться с Востоком, — сказал Луций, несколько успокоившись. — Но не позволяй Антонию очаровать себя, Гай. Ты всегда был к нему снисходителен, но в этот раз он зашел далеко. — Он нахмурился. — В легионах обстановка какая-то странная. Я нутром чую, что мой племянник замешан и в этом. Он никого к ним не подпускает.

— В чем причины их недовольства? Может быть, им не платят?

— Полагаю, платят, потому что я знаю, что Антоний брал серебро из казны для чеканки монет. Может быть, они попросту застоялись? Там же и твои галльские ветераны, и испанские ветераны Помпея, — сказал Луций Цезарь. — Бездействие должно томить таких бравых парней.

— Как только дела в Риме наладятся, у них будет много работы в провинции Африка, — сказал Цезарь, вставая. — Луций, мы незамедлительно отправляемся в Рим. На рассвете я хочу ступить на Форум.

— Еще одно, Гай, — сказал, следуя за ним, Луций. — Антоний перебрался во дворец Помпея Магна на Каринах.

Цезарь резко остановился.

— Кто ему разрешил?

— Он сам, как заместитель диктатора. Сказал, что старый дом ему мал.

— Совсем сдурел, — проворчал Цезарь. — Сколько ему лет?

— Тридцать шесть.