Падение титана, или Октябрьский конь

Оба диктатора в детстве и юности жили в худших районах города, видели бедность, преступления, пороки, грубую несправедливость и (что не вполне в характере римлян) веселое принятие своей судьбы. Но в отличие от Суллы, однажды отринувшего все и вся, чтобы полностью погрузиться в мир плоти, Цезарь знал, что никогда не оставит работу. Работа была нужна ему, чтобы жить. Ибо свою жизненную энергию он черпал в безостановочном напряжении интеллекта. Плоть же его вела себя спокойно и не требовала постоянного ублажения, как плоть Суллы.

Анонимность ему тоже не требовалась. Цезарь всюду ходил не таясь. С удовольствием останавливался и выслушивал каждого — от прежних дружков, что теперь ведали общественными нужниками, до шестерок из клана Декумиев, снимавшего денежки с лавок, ларьков и лотков. Он разговаривал с греками-вольноотпущенниками, с матерями, вечно таскающими повсюду детей, с евреями, с римскими гражданами четвертого и пятого классов, с неимущими, с педагогами, кондитерами, пекарями, мясниками, аптекарями, астрологами, с домовладельцами и простыми жильцами. А также с изготовителями восковых масок-портретов, скульпторами, художниками, врачами, ремесленниками, среди которых были и женщины, что не считалось в Риме чем-то из ряда вон выходящим. Простым римлянкам не возбранялось лепить горшки, плотничать, врачевать и заниматься любым другим посильным трудом. Где-то работать или торговать было заказано только женщинам высшего класса.

Цезарь тоже был домовладельцем — владел инсулой Аврелии. Теперь ею управлял старший сын Бургунда, Гай Юлий Арверн. Наполовину германец, наполовину галльский арверн (свободнорожденный), он получил замечательное образование под патронажем матери Цезаря, которая разбиралась в математических и бухгалтерских тонкостях даже лучше, чем Красс или Брут. Поэтому Цезарь долго беседовал и с Арверном.

Эта беседа весьма удовлетворила его. Как удивительно, подумал он. Бургунд и Кардикса, в прошлом раб и рабыня абсолютно дикарских кровей, родили семерых сыновей, стопроцентных римлян! Те, возможно, имели какую-то дополнительную поддержку от хозяев, которые дали им вольную, а после зачислили в сельские трибы, чтобы их голоса засчитывались на выборах. Хорошее воспитание и обучение вызвали у них желание получить свой нынешний статус. Но и помимо всего этого они стали бы римлянами. Римлянами до мозга костей!

И если это сработало, то почему бы не взять неимущих римлян, слишком бедных, чтобы принадлежать к одному из пяти классов, посадить их на корабли, отвезти и поселить в иноземных местах? Доставить Рим в провинции, заменить греческий язык латынью, сделав ее lingua mundi. Гай Марий пробовал претворить нечто подобное в жизнь, но эти попытки противоречили mos maiorum, рушили исключительность положения римлян. Правда, это было шестьдесят лет назад, а теперь все изменилось. Мозг Мария впоследствии пострадал, и он сошел с ума. Но ум Цезаря с годами становился только острее, и к тому же он был диктатором. Не было никого, кто мог перечить ему, особенно теперь, когда boni больше не представляли силы в политике.

Первое и самое важное, что надо сделать, — уладить вопрос с долгами. А уже потом посетить старых друзей — собрать сенат. Через четыре дня после приезда в Рим Цезарь созвал Трибутное собрание, где могли присутствовать и патриции, и плебеи. Колодец комиций, ярусами спускавшийся к Нижнему Форуму, сейчас был снесен. Там по велению Цезаря строилось новое здание для заседаний сената. Поэтому собрание проходило в храме Кастора и Поллукса.

Обычный голос Цезаря был низким, но речи он произносил на высоких тонах, и голос его легко доходил до всех собравшихся. Луций Цезарь, стоявший с Ватией Исавриком, Лепидом, Гиртием, Филиппом, Луцием Пизоном, Ватинием, Фуфием Каленом, Поллионом и остальными сторонниками Цезаря в передних рядах, в который раз поразился способности своего кузена овладевать вниманием людских скоплений. Он всегда умел управляться с массами. Годы на это умение не влияли. Автократия идет ему, думал Луций. Он сознает свою власть, но не упивается ею, не увлекается, не пытается проверять, как далеко ему можно зайти.

Тоном, не допускающим возражений, Цезарь объявил, что никакого всеобщего списания долгов не будет.

— Как может Цезарь списать долги? — спросил он, простирая к согражданам руки. — Во мне вы видите самого большого должника в Риме! Да, я занял у казны огромную сумму! И ее надо вернуть! Вернуть с надбавкой, которая мной установлена по всем займам. Десять простых процентов от суммы — вот максимальный рост, который могут требовать с должника кредиторы. И тут я не потерплю никаких уловок! Теперь подумайте! Если я не верну деньги, которые занял, чем мы тогда будем оплачивать пособие зерном? Где тогда достать денег на ремонт Форума? На финансирование римских легионов? На строительство дорог, мостов, акведуков? На оплату государственных рабов? На строительство зернохранилищ? На финансирование игр? На строительство нового водохранилища у Эсквилина?