Падение титана, или Октябрьский конь

— Нет, — сказал непривычно тихо Катон, — я больше не могу решать что-то за вас. Вы должны сами решить, сопротивляться Цезарю или просить у него прощения. В первом случае вас осадят и Утику постигнет судьба Карфагена, Нуманции, Аварика и Алезии. Цезарь умеет брать города. Он в этом смысле превосходит даже Сципиона Эмилиана. В результате Утика будет разрушена и многих из вас убьют. Конечно, Цезарь наложит огромный штраф, но вы богаты и сможете заплатить его. Просите прощения.

— Марк Катон, освободив наших рабов и пополнив ими армию, мы могли бы не дать себя заблокировать, — сказал кто-то из старейшин.

— Это против морали и незаконно, — твердо ответил Катон. — Ни одно правительство не имеет права приказать человеку освободить своих рабов.

— А если их освободят добровольно? — спросил кто-то другой.

— Тогда я допустил бы это. Но я настоятельно прошу вас не сопротивляться. Обговорите это между собой, а потом позовите меня.

Они с Гратидием отошли в сторону и сели на каменную ограду фонтана, где к ним присоединился младший Катон.

— Отец, они будут сражаться?

— Надеюсь, не будут.

— А я надеюсь, что будут, — сказал Гратидий, едва не плача. — Если они решат сдаться, я останусь ни с чем. Мне ненавистна сама мысль о покорном подчинении Цезарю!

Катон не ответил. Он не сводил глаз со спорящих горожан.

Решение приняли быстро: Утика попросит прощения.

— Верьте мне, — сказал Катон, — это лучший выход из положения. Хотя я и не люблю Цезаря больше, чем все вы, вместе взятые, он милосердный человек. Он был милосердным с самого начала этого печального предприятия. Никто из вас не пострадает, никто ничего не лишится.

Некоторые из трехсот старейшин все же решили бежать. Катон обещал организовать для них транспорт из кораблей, принадлежавших республиканцам.

— Вот и все, — вздохнув, сказал он, входя с Гратидием и своим сыном в столовую.

Вошел Статилл, чем-то напуганный.

— Налей мне вина, — велел Катон своему управляющему Прогнанту.

Присутствующие застыли, удивленно глядя на хозяина дома, который взял в руки глиняный кубок.

— Я выполнил свою задачу, почему бы не выпить? — спросил он, отпил немного, и его чуть не вытошнило. — Удивительно! Мне разонравилось пить!

— Марк Катон, у меня новости, — сказал Статилл.

В это мгновение внесли еду: свежий хлеб, масло, жареную курицу, салаты и сыры, поздние фрукты.

— Тебя не было все утро, Статилл, — сказал Катон, вгрызаясь в куриную ножку. — Как вкусно! И что же так напугало тебя?

— Конница Юбы грабит окрестности Утики.

— Другого я и не ожидал. А теперь сядь и поешь.

На следующий день пришло сообщение, что Цезарь быстро приближается и что Юба ушел к Нумидии. Катон наблюдал из окна, как депутация от трехсот старейшин выезжает из города для переговоров с победителем, затем посмотрел на гавань. Там суетились беглецы и солдаты, спешащие сесть на корабли.

— Сегодня вечером мы устроим пирушку. Только втроем, я думаю. Гратидий хороший человек, но ему не нравится философия.

Он сказал это так весело, что Катон-младший и Статилл в изумлении переглянулись. Неужели он действительно радуется тому, что выполнил свою задачу? Что же тогда он будет делать теперь? Сдастся Цезарю? Нет, это немыслимо. И все же он не приказывает паковать свои немногие вещи и книги, не пытается обеспечить себе место на корабле.

В благоустроенном доме префекта, фасад которого выходил на главную площадь, имелась просторная ванная комната. Днем Катон приказал наполнить ванну и долго лежал в ней, отмокая и с наслаждением смывая с себя походную грязь. К тому времени, как он вышел из ванной комнаты, в столовой все было готово. Двое гостей уже возлежали на ложах. Катон-младший — на правом, Статилл — на левом. Среднее ложе пока пустовало, там должен был возлечь сам Катон. Когда он вошел, Катон-младший и Статилл уставились на него, открыв рты.

Длинные волосы и борода исчезли. На вошедшем была сенаторская туника с вертикальной широкой пурпурной тесьмой.

Он выглядел великолепно, словно бы сбросив несколько лет, хотя рыжина из волос куда-то девалась. Зато они были аккуратно причесаны, как когда-то. Многомесячное воздержание от возлияний вернуло его серым глазам прежний блеск, не осталось никаких следов пьяного помутнения.

— Как я голоден! — воскликнул он, занимая свое место на lectus medius. — Прогнант, неси еду!