Падение титана, или Октябрьский конь

Дверь кабинета закрылась, его голос замер.

— До старости ты не доживешь, Порция! — взвыла Сервилия.

— Я тебя не боюсь! — громко крикнула Порция. — Ты теперь никто!

— Я не никто! Я выжила в доме Ливия Друза, где никто не защищал меня, не подавал мне руки. Чего нельзя сказать о твоем отце. Он просто прилип к Цепиону, и тот его прикрывал. А моя мать была шлюхой, Порция, она изменила мужу с твоим дедом, так что не читай мне мораль! По крайней мере, я изменила своему муженьку с человеком, который по знатности имеет право стать царем Рима, но никто не может сказать ничего подобного о комке говна по имени Катон. Тебе лучше не заводить детей, моя дорогая. Любое отродье, которое Брут зачнет на тебе, не переживет свой младенческий возраст.

— Угрозы, пустые угрозы! Сервилия, ты пуста, как тростник!

— На самом деле речь пойдет не о Фаннии, — сказал Брут, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.

— Я и не думал, что ты станешь обсуждать со мной Фанния, — сказал Цицерон, навостривший уши. — Кстати, мои поздравления с браком.

— Быстро же распространяются новости!

— Такие, как эта, разлетаются быстрее молнии, Брут. Я услышал ее от Долабеллы этим утром.

— От Долабеллы? А разве он не с Цезарем?

— Он был с Цезарем, но, получив, что хотел, вернулся, чтобы умиротворить своих кредиторов.

— И чего он хотел? — спросил Брут.

— Консульство и хорошую провинцию. Цезарь обещал, что в следующем году он будет консулом, а потом поедет в Сирию, — ответил Цицерон и вздохнул. — Как бы я ни пытался, я не могу не испытывать симпатии к Долабелле, даже теперь, когда он отказывается вернуть приданое Туллии. Он говорит, что ее смерть аннулировала все наши соглашения. Боюсь, он прав.

— Ни один римлянин не властен обещать консульство, — сказал Брут, нахмурясь.

— Я, конечно, согласен. Что ты хотел обсудить?

— Я уже говорил. Я думаю, мне следует встретить Цезаря на его пути к дому.

— О, Брут, не делай этого! — воскликнул Цицерон. — Уже поднялось облако пыли высотой в милю от стада олухов, спешащих встретить великого человека. Не унижайся, не присоединяйся к ним, Брут.

— Думаю, мне надо ехать. И Кассию тоже. Но что я должен сказать ему, Цицерон? Как мне угадать его планы?

Цицерон был озадачен.

— Меня бесполезно спрашивать, дорогой мой Брут. Я не приму в этом участия. Я остаюсь здесь.

— Чего я хочу, — сказал Брут, — это поговорить о тебе и о себе. Объяснить Цезарю, что я с тобой побеседовал и что наши мнения совпадают.

— Нет, нет, нет! — в ужасе закричал Цицерон. — Категорически нет! Упоминание обо мне ничего хорошего тебе не принесет, особенно после «Катона». Если он разозлился до такой степени, что написал этот безрассудный ответ, тогда я определенно persona non grata у Цезаря Рекса. — Он повеселел. — Я стал называть его Рексом. Ведь он поступает как царь, не правда ли? У Гая Юлия Цезаря Рекса есть и соответствующее великолепное кольцо.

— Мне жаль, что ты так настроил себя, Цицерон, но это не может изменить моего решения встретить его в Плаценции, — сказал Брут.

— Ну что ж, поступай, как считаешь нужным. — Цицерон поднялся. — Пора идти домой. В эти дни дорога забита народом. И чуть ли не каждый стремится меня навестить.

Цицерон поспешил к двери, радуясь тому, что за дверью тихо.

— Я говорил тебе, что получил очень странное письмо? Совсем недавно, от кого-то, кто заявляет, что он внук Гая Мария. Просит меня помочь ему, представляешь себе?! Я ответил, что, имея в родичах Цезаря, он не нуждается ни в чьей помощи.

У выхода он все продолжал говорить:

— Мой дорогой сын в Афинах, ты, конечно, знаешь. Он хочет купить себе экипаж. Я спрашиваю: зачем покупать экипаж? Для чего нам даны ноги, дорогой мой Брут, если не использовать их, особенно в таком возрасте? — Он хихикнул. — Я посоветовал ему попросить денег у матери. Отличный шанс получить!

Не успел Цицерон исчезнуть, как появилась Сервилия.

— Я возвращаюсь в Рим, — коротко сообщила она.

— Блестящая идея, мама. Я надеюсь, что к тому времени, как я введу Порцию в ее новый дом, ты примиришься с ситуацией. — Он помог ей подняться в экипаж. — Ты знаешь, я очень серьезен. Если ты будешь оскорблять меня, я тебя выселю.

— Я буду делать, что мне вздумается, и ты не тронешь меня. Только попытайся, и тут же увидишь, что станется с твоим состоянием. Единственный человек, который одержал надо мной верх, — это Цезарь, а ты, сын мой, даже и не мизинец его.