Падение титана, или Октябрьский конь

— Для Цезаря все конституционно, — заявил он.

Цицерон, которому позже рассказали об этом, нашел, что подобное утверждение в устах преданного сторонника Цезаря звучит несколько странно.

В середине декабря Цезарь назвал имена тех, кто должен был занять консульские посты через год: Авл Гиртий и Гай Вибий Панса. После них консулами станут Децим Юний Брут и Луций Мунаций Планк. И никто не высказался за Марка Антония.

Затем сенат назначил Цезаря диктатором в четвертый раз, хотя его третий срок еще не закончился.

Плебейский трибун Луций Кассий, очевидно, мало разбирался в законах. Он потребовал, чтобы Плебейское собрание постановило разрешить Цезарю назначать новых патрициев. Это было совсем незаконно, поскольку патрициат абсолютно не имел ничего общего с плебсом. Цезарь, правда, назначил одного нового патриция, но и только, — своего контубернала и внучатого племянника Гая Октавия, занятого приготовлениями к походу. «Да, теперь ты патриций, но твой военный ранг не повысили», — довольно резко сказал ему Филипп. Октавий спокойно отнесся к замечанию, его больше волновало, как упросить мать не нагружать его предметами комфорта и роскоши, которые, как он теперь знал, дают повод считать его неженкой.

В первый день января новые консулы и преторы без каких-либо помех приступили к своим обязанностям. В ночных знаках не обнаружилось ничего из ряда вон выходящего, жертвенных белых быков надлежащим образом предварительно одурманили, и праздник на Капитолии, в храме Юпитера Наилучшего Величайшего, прошел хорошо. Теперь младший консул Марк Антоний повсюду расхаживал с важным видом, игнорируя Долабеллу, который ухмылялся, держась в стороне и зная, кто возьмет верх, когда Цезарь уедет.

Одной из обязанностей старшего консула в первый день года было определение даты латинского праздника, праздника Юпитера Лация, проводимого на горе Альбан. Обычно его отмечали в марте, как раз перед началом сезона кампаний, но Цезарь, который хотел сам председательствовать на празднике, объявил, что тот пройдет в январские ноны.

Юлии были наследственными жрецами Альбы Лонги, города более древнего, чем Рим. А старший консул из рода Юлиев имел право надевать регалии царя Альбы Лонги на латинский праздник. Конечно, сама Альба Лонга канула в небытие с тех пор, как молодой Рим сровнял ее с землей и ничего на том месте заново не построил. Но она была основана Юлом, сыном Энея и Юлии, и его прямые потомки оставались царями этого города и одновременно верховными жрецами.

Чтобы проверить состояние облачения царя Альбы Лонги, Цезарь открыл душистый кедровый сундук, осмотрел мантию и не нашел в ней никаких изъянов. Последний раз он надевал ее пятнадцать лет назад, в свое первое консульство. Будучи очень рослым, он тогда был вынужден заказать новую пару высоких ярко-алых ботинок. Теперь они выглядели немного помятыми. Надо примерить, подумал он и обулся. Прохаживаясь в них, он заметил, что боль, которую он ощущал в ногах в последнее время, чудесным образом его не беспокоит. И направился к Хапд-эфане.

— Почему я сам не подумал об этом? — воскликнул раздосадованный жрец-врач.

— О чем не подумал?

— Цезарь, твои вены расширены, а повседневная римская обувь слишком короткая, она не сдавливает расширенные кровяные сосуды. А эти ботинки туго зашнуровываются до колен. Вот почему боль в твоих ногах утихла. Тебе нужно носить высокие ботинки.

— Edepol! — воскликнул Цезарь и засмеялся. — Я сейчас же пошлю за моим сапожником, но поскольку члены моей семьи являются жрецами Альбы Лонги, то почему бы мне не походить в этой обуви, пока он не сошьет что-то подобное обычного, коричневого цвета? Молодец, Хапд-эфане!

И Цезарь ушел, чтобы сесть на ростре и заняться разбором жалоб, касающихся финансовых нарушений.

Тут же к нему торжественной процессией подошли младший консул Марк Антоний, экс-младший консул Требоний, экс-претор Луций Тиллий Кимбр, экс-претор Децим Брут и двадцать тщательно отобранных сенаторов-заднескамеечников. Шестеро младших магистратов держали в руках серебряные таблички размером с бумажный лист. Недовольный тем, что его прервали, Цезарь поднял голову и хотел было прогнать непрошеных визитеров, но Антоний выступил вперед и почтительно преклонил колено.

— Цезарь, — громко выкрикнул он, — как постановил твой сенат, мы оказываем тебе шесть новых почестей, каждая начертана золотом на серебре.