Падение титана, или Октябрьский конь

Поднялся сердитый Гай Антоний.

— Почтенные консулы! — дерзко выкрикнул он. — Я согласен с консуляром Ватием-старшим лишь в том, что пора нам увидеть задницы Гая Кассия и Марка Брута! Оставаясь в Италии, они представляют угрозу правительству Рима. Поскольку палата не отменила амнистию, их нельзя судить за измену, но я отказываюсь давать им провинции. Ведь даже достойным и ни в чем не замешанным людям, таким, например, как я, велят подождать! И я предлагаю назначить их квесторами! Поручить закупать для Италии с Римом зерно. Брут может поехать в Малую Азию, Кассий — на Сицилию. По их заслугам положение квесторов для них в самый раз!

Последовали дебаты, которые показали Ватии-старшему, насколько непопулярно его предложение. Если ему нужно было дополнительное тому подтверждение, он получил его, когда палата поручила Бруту и Кассию заниматься закупкой зерна в Малой Азии и на Сицилии. Затем, чтобы унизить старика еще больше, Антоний и его приспешники стали прохаживаться на его счет, подшучивать, насмехаться над его древностью и старомодными взглядами. Как только собрание закончилось, Ватия-старший вернулся на свою виллу в Кампании.

Там, попросив слуг наполнить ванну, Публий Сервилий Ватия Исаврик-старший со вздохом облегчения погрузился в воду, вскрыл ланцетом вены на обоих запястьях и постепенно перешел в теплые, бесконечно желанные объятия смерти.

— Ох, как мне вынести такое возвращение к родному порогу? — сказал Ватия-младший Авлу Гиртию. — Цезарь убит, отец покончил с собой.

Он не выдержал и разрыдался.

— А Рим в когтях Марка Антония, — добавил Авл Гиртий. — Ах, если бы я видел выход, Ватия! Но я его не вижу. Никто не может противостоять Антонию, а он способен на все, от грубого беззакония до массовой резни без суда. И легионы на его стороне.

— Он покупает легионы, — сказала Юния, очень довольная, что муж вернулся домой. — Я готова убить моего братца Брута за то, что он привел все это в действие. Но это Порция дергала его за веревочки.

Ватия вытер слезы, высморкался.

— А тебе, Гиртий, разрешит ли Антоний с его ручным сенатом стать консулом в следующем году? — спросил он.

— Он обещает. Я стараюсь не мелькать у него перед глазами. Лучше оставаться в тени. Панса такого же мнения. Поэтому мы нечастые гости на заседаниях.

— Значит, нет ни одного влиятельного человека, способного его урезонить?

— Ни одного. Антоний распоясался.

4

Такого же мнения были деловые люди и политики Рима и Италии в ту ужасную весну и в то ужасное лето после мартовских ид.

Брут и Кассий колесили по побережью Кампании с Порцией, словно прикованной к мужу. Какое-то время они торчали на одной вилле с Сервилией и Тертуллой, все пятеро постоянно ругались. Пришли вести от комиссии по заготовке зерна, которые смертельно их оскорбили. Как смеет Антоний поручать им работу, больше подходящую для простых квесторов?

Цицерон, посетивший их, нашел Сервилию в убеждении, что она все еще обладает достаточным весом в сенате, чтобы это решение переменить. Кассий пребывал в воинственном настроении, Брут был совершенно подавлен, Порция вечно ворчала, изводя Брута, а Тертулла из-за потери ребенка изводила себя.

Он ушел, потрясенный. Это крах, катастрофа. Они не видят выхода, не знают, что делать. Они живут одним днем, ожидая, что вот-вот над ними сверкнет топор или на них обрушится еще какая-то кара. Вся Италия идет ко дну, потому что ею правят злобные дети, а мы не так злы, мы не знаем, как защищаться от их произвола. Мы стали игрушкой в руках профессиональных солдат и жестокого человека, который купил их.

Неужели именно этого хотели освободители, когда замышляли уничтожить тирана? Нет, конечно же нет. Но они не способны были предвидеть, что станется после убийства. Они искренне верили, что, как только Цезарь умрет, все тут же выправится и пойдет как по маслу. Им и в голову не приходило, что они сами должны встать за штурвал корабля. Не сделав этого, они позволили кораблю наскочить на скалы. В итоге — кораблекрушение. Рим обречен.

Два июльских празднества — сначала Аполлоновы игры, потом игры, посвященные Цезарю-победителю, — отвлекли от забот и развлекли простой люд, который стекался в Рим отовсюду, даже из Бруттия — самого нижнего кончика италийского «сапога», и Италийской Галлии — верха его «голенища». Середина лета, сушь и жара. Население Рима почти удвоилось.