Падение титана, или Октябрьский конь

Ответ Антония был коротким и грозным.

Кем вы себя возомнили, рассылая свои писульки во все города, от Брундизия и Калабрии до Умбрии и Этрурии? Я издал консульский указ, который разошлют в те же города, от Брундизия и Калабрии до Умбрии и Этрурии. Ваша пачкотня будет сорвана. В указе сказано, что вы преследуете свои личные интересы и что ваши провозглашения не подтверждены официальными полномочиями. Указ также разъясняет всем честным италийцам, что, если последуют еще такие же незаконные заявления, подписанные вашими именами, к ним надо относиться как к предательским выступлениям умышляющих против народа врагов.

Это для публики. А от себя я добавлю. Вы уже ведете себя как предатели, вы не имеете права чего-либо требовать ни от сената, ни от народа Рима. Вместо стенаний по поводу ваших назначений на заготовку зерна вы должны ползать у ног почтенных отцов, благодаря их за то, что вам дали хоть какие-то официальные должности.

В конце концов, вы намеренно убили человека, который на законном основании стоял во главе Римского государства. Вы что, действительно ожидали, что вас наградят золотыми курульными креслами и золотыми венками за его смерть? Пора бы вам повзрослеть, вы, глупые, избалованные переростки!

И как вы смеете болтать повсюду о том, что я якобы пытался подкупить свои македонские легионы? Это ли не подстрекательство к мятежу? Зачем бы иначе распускать такие слухи, скажите? Заткнитесь и сидите тихо, иначе попадете в еще большие неприятности, чем сейчас.

Четвертого секстилия он получил письмо от Брута и Кассия, адресованное ему лично. Он ожидал пространных извинений, но их там не было. Вместо этого Брут и Кассий упрямо твердили, что они законные преторы и могут на законном основании делать любые заявления, какие угодно, и что их нельзя ни в чем обвинить, ибо они всегда действуют в интересах мира, гармонии и свободы. Угроз Антония они не боятся. Разве их собственное поведение не доказывает, что свобода более ценна для них, чем дружба со старшим консулом Рима?

Заканчивалось письмо парфянской стрелой: «Напоминаем тебе, что суть не в продолжительности жизни Цезаря, а в краткости его правления».

Что случилось с его удачливостью, удивлялся Антоний, чувствуя, что события все больше и больше оборачиваются против него. Октавиан публично загнал его в угол, показав, что легионы вовсе не так верны ему, как он думал. А эти два претора намекают, что в их силах покончить с его карьерой, как они покончили с карьерой Цезаря. По крайней мере, так он понял их дерзость, кусая губы и пылая от гнева. Краткость правления? Он может справиться с Децимом Брутом в Италийской Галлии, но не сможет вести войну на два фронта — с Децимом на дальнем севере и с Брутом и Кассием на юге, в самнитской Италии, всегда готовой пойти на Рим.

Октавиан мог бы сказать ему, почему удача его покинула, но, конечно, Антонию и в голову не пришло бы поинтересоваться мнением самого гнусного из своих врагов. Он потерял везение в тот миг, когда впервые нагрубил этому мальчишке, вызвав тем самым недовольство Цезаря-бога.

Антоний решил несколько уступить Бруту и Кассию, чтобы отделаться от них и сосредоточиться на Дециме Бруте. На следующий день после получения письма он созвал сенат и заставил сенаторов дать каждому по провинции: Бруту — Крит, Кассию — Киренаику. В этих провинциях не было ни одного легиона. Они хотели провинции? Ну что же, они их получили. До свидания, Кассий, до свидания, Брут.

5

Цицерон был в отчаянии и с каждым днем становился все мрачнее, несмотря на то что ему и Аттику наконец удалось выселить римскую бедноту из Бутрота, из колонии Цезаря. Они обратились к Долабелле, который после долгого разговора с Цицероном был просто счастлив принять от Аттика огромную взятку, сохраняя тем самым его империю кожи, сала и удобрений в Эпире. Аттику нужны были хорошие новости, ибо его жена с наступлением летней жары тяжело заболела. Маленькая Аттика плакала, потому что никто не пускал ее к маме. Та осталась в Риме, а дочку и ее служанок Аттик отослал на свою виллу в Помпеях.

Для Цицерона деньги опять стали огромной проблемой, в основном благодаря молодому Марку, все еще путешествующему и постоянно в письмах просившему поддержать его материально. Никто из Квинтов не разговаривал с Цицероном, а его короткий брак с Публилией не принес того дохода, на какой он рассчитывал. Благодаря ее противному братцу и матери, разумеется. Агент Клеопатры в Риме, египтянин Аммоний, отказывался платить по векселю своей царицы. И это после того, как Цицерон, преодолев немалые трудности, наконец получил копии всех своих речей и трудов на лучшей бумаге, с великолепной графикой, с иллюстрациями на полях! Это стоило ему состояния, а в векселе Клеопатры ясно указывалось, что она обязуется возместить ему все расходы. Но у Аммония были резоны для отказа платить. Смерть Цезаря заставила царицу уехать до того, как собрание сочинений Цицерона увидело свет. Вот оно, это собрание, пошли его ей! Аммоний поднял в удивлении брови. Теперь, когда царица уже в Египте (слухи о кораблекрушении не подтвердились), он уверен, у нее есть более важные дела, чем разбирать тысячи страниц латинского пустословия. И вот Цицерон сидит с великолепным изданием своих работ, но никто не выказывает желания купить его!