312  

Ужасная депрессия, в которую Децима Брута погрузила смерть Цезаря, вновь охватила его. После ухода Планка он в отчаянии воздел руки к небу, отказываясь от своих полномочий и от обязанности выполнять свой воинский долг. Оставив недоумевающие легионы в Кулароне, Децим с небольшой группой друзей отправился в Македонию — искать пристанища у Марка Брута. Довольно реальный замысел для него, бегло говорившего на многих галльских наречиях и не предвидевшего особых проблем на пути. Стояла середина лета, все альпийские перевалы были открыты, и чем дальше на восток они забирались, тем ниже делались горы и тем легче становилось идти.

Все шло хорошо, пока они не вступили на земли бреннов, обитавших у одноименного перевала, за которым начиналась Италийская Галлия. Эти бренны взяли путников в плен и привели к своему вождю Камилу. Полагая, что Цезарь-завоеватель ненавистен всем галлам, и желая произвести хорошее впечатление на дикарей, один из спутников Децима сообщил вождю, что среди его пленников находится тот самый Децим Брут, который убил великого Цезаря. Но загвоздка была в том, что Цезарь уже стал у галлов фольклорным героем наряду с Верцингеторигом как величайший военачальник.

Камил, осведомленный, что происходит, послал известие в Форум Юлия. Взят в плен Децим Брут. Каково пожелание великого Марка Антония относительно того, как с ним поступить?

«Убей его», — был короткий ответ, сопровождаемый толстым, туго набитым золотыми монетами кошельком.

Бренны убили Децима Брута и послали Антонию его голову как доказательство, что они честно заработали куш.

3

В последний день июня сенат объявил Марка Эмилия Лепида inimicus за то, что он примкнул к Антонию, и конфисковал его имущество. Но тот факт, что он был великим понтификом, вызвал некоторое смущение, поскольку верховный жрец Рима не мог быть лишен своего поста и сенат не мог отказать ему в приличном жалованье, которое тот ежегодно получал от казны. Hostis позволил бы это, inimicus — нет. И хотя Брут в письмах из Македонии сокрушался по поводу несчастной доли своей сестры Юниллы, на деле она продолжала очень комфортно жить в Общественном доме и могла по своему желанию пользоваться любой виллой между Антием и Суррентом. Никто не отобрал у Юниллы драгоценности, одежду и слуг. А Ватия Исаврик, женатый на ее старшей сестре, не предпринял никаких финансовых мер со стороны государства, которые повлияли бы на ее благосостояние. Брут просто умело использовал ситуацию, в надежде, что некоторые ослы поверят ему и заплачут.

Количество освободителей, оставшихся в Риме, уменьшалось. Получавший грубое удовольствие от мук пытаемых им рабов Луций Минуций Базил узнал, что они испытывают при этом, когда все его рабы восстали и замучили до смерти своего господина. Его смерть не явилась потерей ни для кого, особенно для освободителей, от братьев Цецилиев до братьев Каска, которые продолжали являться в сенат, но сами не знали, сколько это продлится. Цезарь Октавиан через своих агентов имел информацию обо всем. Их было много, и все, чем они занимались, — это спрашивали простой люд, почему освободители не казнены.

Антоний, Лепид, Вентидий, Планк, Поллион и их двадцать три легиона почему-то беспокоили римлян значительно меньше, чем Октавиан. Форум Юлия, казалось, был от них удален в бесконечно большей степени, чем Бонония, которая стояла на перекрестке Эмилиевой и Анниевой дорог — двух путей к Риму. Даже Брут в Македонии считал, что Октавиан намного опаснее, чем Марк Антоний.

Предмет же всех этих опасений спокойно сидел в Бононии, помалкивая и ничего не предпринимая. В результате он стал настоящей загадкой. Никто не мог сказать с уверенностью, о чем думает и что замышляет Цезарь Октавиан. Прошел слух, что он хочет консульства (все еще вакантного), но когда обращались за разъяснениями к его отчиму Филиппу и его шурину Марцеллу-младшему, по их лицам ничего нельзя было понять.

Теперь Рим уже знал, что Долабелла мертв, а Сирию забрал Кассий. Но как и Форум Юлия, Сирия была далеко, а Октавиан был в Бононии, рядом.

Затем, к ужасу Цицерона (хотя он тайно обдумывал и такой вариант), появился другой слух. Октавиан хочет стать консулом, да, но младшим при старшем консуле Цицероне. Молодой человек, сидящий у ног мудрого, уважаемого старца и внимающий его речам. Романтично. Прелестно. Но даже несколько обалдевший от своих многочисленных нападок на Марка Антония Цицерон сохранил достаточно здравого смысла, чтобы сознавать, что эта воображаемая картина является абсолютно немыслимой. Октавиану нельзя доверять ни на йоту.

  312  
×
×