Падение титана, или Октябрьский конь

— Ты хочешь сказать, гражданская война?

— Подумай, Поллион. За последние шестьдесят лет мы пережили больше гражданских войн, чем иноземных. Римляне шли против римлян, споря о том, что такое республика, что такое свобода.

— Ты не хотел бы быть греком и воевать за идею?

— Нет, не хотел бы.

— Даже во имя мира?

— Нет, если это значит воевать против своих сограждан. Война, которую мы ведем против Брута и Кассия, должна стать последней гражданской войной.

— Секст Помпей может не согласиться с тобой. Без сомнения, он заигрывает с Брутом и Кассием, но их флирт не приведет к прочной связи. Он кончит тем, что развяжет собственную войну.

— Секст Помпей — пират, Поллион.

— Значит, ты не думаешь, что он соберет остатки сторонников освободителей после поражения Брута и Кассия?

— Нет. Он выбрал свою стихию. Это вода. И это значит, что он никогда не отважится на полномасштабную кампанию, — ответил Октавиан.

— Но есть другие поводы к гражданским войнам, — лукаво заметил Поллион. — Что, если триумвиры рассорятся?

— Я не Архимед, но я сдвину земной шар, чтобы этого избежать. Уверяю тебя, Поллион, я никогда не буду воевать против Антония.

«И почему, — спросил себя Поллион, — я верю этому? Ибо я верю».

Октавиан вошел в Рим в конце ноября, пешком и в тоге, в ботинках на высокой подошве, в сопровождении певцов и танцоров, воспевающих мир между триумвирами, и окруженный толпами ликующих римлян, которым он улыбался улыбкой Цезаря и махал рукой, как Цезарь. Он прошел прямо на ростру и там объявил о создании триумвирата в короткой, взволнованной речи, которая не вызывала сомнений, кто в этом примирении сыграл главную роль. Он — Цезарь Миротворец, а не Цезарь Разжигатель Войны.

Затем он пошел к сенаторам, ожидавшим его в курии Гостилия, и уже спокойнее и подробнее ознакомил их с произошедшим. Публию Титию велели немедленно созвать Плебейское собрание и отменить закон, объявлявший Антония и Лепида изгоями. Квинт Педий внутренне возликовал, официально узнав, что его консульство скоро закончится, но Октавиан решил переговорить с ним с глазу на глаз.

— Титий проведет через плебс законы об учреждении триумвирата, — сказал он Педию в его кабинете, — и узаконит другие необходимые меры.

— Какие другие необходимые меры? — устало переспросил Педий, которому не понравились суровые нотки в голосе своего молодого кузена.

— Рим — банкрот, поэтому мы вводим проскрипции.

Вздрогнув, Педий протянул руки, словно бы ограждаясь от незримой опасности.

— Я не соглашусь на проскрипции, — проговорил он тонким голосом. — Как консул, я выступлю против них.

— Как консул, ты выступишь за них, Квинт. Скажешь хоть слово против — и твое имя будет стоять первым в списке, который Титий вывесит на ростре и на стене Регии. Успокойся, дружище, и хорошенько все взвесь, — мягко добавил Октавиан. — Неужели ты хочешь, чтобы Валерия Мессала осталась без мужа и без дома, а ее дети — без права наследования и без возможности занять свое место в общественной жизни? Это внучатые племянники Цезаря! Подумай о них. Квинт-младший скоро будет участвовать в выборах военных трибунов. А если тебя внесут в списки, мы должны будем указать и на Мессалу Руфа.

Октавиан встал.

— Хорошенько подумай, прежде чем скажешь что-то, кузен, я очень тебя прошу.

Квинт Педий хорошенько подумал в ту ночь. Дождавшись, когда все в доме уснут, он закололся.

Позванный на рассвете Октавиан быстро сообразил, что сказать Валерии Мессале, обезумевшей от горя, и ее брату авгуру.

— Я оповещу всех, что Квинт Педий умер во сне, устав от бремени своих консульских обязанностей и забот. Пожалуйста, поймите, что у меня есть на то причины. Если вам дороги ваши жизни, жизни ваших детей и ваше имущество, говорите всем то же самое. Очень скоро вы все поймете.

Антоний вошел в город с большей помпой, чем Октавиан. Хоть так, раз уж пальму первенства у него украли. На нем были богато украшенные доспехи и плащ из леопардовых шкур, и такая же накидка украшала его нового общественного коня по кличке Милосердие. Сопровождаемый эскортом из германских конников, он был очень доволен приемом. Октавиан прав. Римский народ не хочет военных свар между фракциями. Поэтому и Лепида на третий день тоже встречали как надо.

К концу ноября Октавиан снял с себя обязанности консула, после чего были назначены консулы-суффекты Гай Карринат и Публий Вентидий, два поседевших участника Италийской войны. Как только их утвердили, Публий Титий пошел к плебсу. Сначала он с согласия всех триб узаконил триумвират, потом провел законы о врагах народа, которые практически совпадали с подобными положениями Суллы, от наград за информацию до публично вывешиваемого списка приговоренных. Сто тридцать имен, и первым по просьбе Антония в печальный реестр внесли Марка Туллия Цицерона. Большинство перечисленных были уже мертвы или убежали. Брута и Кассия тоже назвали. Причина проскрипций — сочувствие освободителям.