Бита за Рим (Венец из трав)

— Гай Юлий, — сказала она, — что нам сделать с сыном и его фламинатом? Он так это ненавидит!

— Это понятно, — вздохнул тот, — однако мне никогда теперь не стать консулом. И, следовательно, для него наступят трудные времена — до тех самых пор, пока он сам не станет консулом. Из-за войны в Италии у нас осталось совсем мало денег. Ты можешь также сказать, что я понапрасну потратился на покупку дешевой земли в Лукании — целой тысячи югеров. Она находится слишком далеко от города, что очень небезопасно. После того как Гай Норбан отобрал в прошлом году Луканию у Сицилии, повстанцы высаживаются как раз в тех местах, где расположены мои владения. А у Рима не найдется ни времени, ни денег, ни людей, чтобы гоняться за ними, и боюсь, что так будет продолжаться не год и не два, а до тех пор, пока наш сын не состарится. Так что моим подлинным достоянием остаются только шестьсот югеров земли, которые Гай Марий когда-то купил для меня неподалеку от Бовилл. Этого достаточно, чтобы занимать заднюю скамью в Сенате, но не более того. Правда, Гай Марий недавно забрал свой подарок обратно — его войска разорили и эти мои владения за те несколько месяцев, что они бродили по Лацию.

— Знаю, — печально отозвалась Аврелия. — Наш бедный сын должен быть доволен своим фламинатом, не так ли?

— Боюсь, что так.

— Мальчик уверен, что Гай Марий сделал это с умыслом!

— И я тоже так думаю, — ответил Цезарь. — Я ведь был там, на Форуме. И Марий был до странности любезен с ним.

— Гай Марий не слишком-то хорошо отплатил нашему сыну за все то время, которое он потратил на Гая Мария после его второго удара.

— Гай Марий не знает чувства благодарности. Луций Цинна страшно испуган, и это меня пугает. Он сказал мне, что сейчас никто не находится в безопасности, даже Юлия или Марий-младший. И, повидав Гая Мария, я поверил Луцию Цинне.

Цезарь разделся, и Аврелия с легким беспокойством заметила, что он похудел.

— Гай Юлий, хорошо ли ты себя чувствуешь? — тревожно спросила она.

— Думаю, да! — Он выглядел удивленным. — Возможно, немного устал, но не болен. Это, вероятно, следствие долгого пребывания в Аримине. После того как легионы Помпея Страбона ходили по тем местам взад и вперед три года подряд, в Умбрии и Пицене провизии почти не осталось. И у нас, Марка Гратидиана и меня, был общий рацион с солдатами, поскольку мы решили, что если не можем их хорошо кормить, то будем питаться так же, как они. Кажется, я провел большую часть времени в поисках продовольствия.

— Тогда я буду готовить тебе только лучшие и любимые блюда, — сказала Аврелия, и одна из редких улыбок озарила ее лицо. — О, мне так хочется думать, что все изменится к лучшему! Но у меня ужасное предчувствие, что все будет совсем наоборот. — Она встала и начала снимать платье.

— Я разделяю твои чувства, сердечко мое, — отозвался Юлий Цезарь, сидя на своей стороне постели и слегка покачивая ногой; затем он заложил руки за голову и улегся на подушку. — Однако пока мы еще живы, есть одна вещь, которую у нас не отнять. — И он улыбнулся.

Она медленно подошла и уютно устроилась на его плече. Он осторожно обнял ее.

— Замечательная вещь, — тихо повторила Аврелия. — Я люблю тебя, Гай Юлий.

* * *

По прошествии еще шести дней консульства Гая Мария он заставил своего народного трибуна Публия Попилия Лената созвать еще одно плебейское собрание. В стенах комиции находились только «бардаи» Мария. Почти два дня они вели себя так, как им было приказано, то есть очистили от своего присутствия город и не попадались на глаза. Но вот Марий-младший отбыл в Этрурию, и на трибунах вновь воздвигся частокол тех же голов. Только трое стояли сейчас на этих трибунах — сам Марий, Попилий Ленат и какой-то человек, закованный в цепи.

— Этот человек, — вскричал Марий, — пытался убить меня! Когда я, старый и немощный, бежал из Италии, то в городе Минтурны я нашел утешение. Однако вскоре отряд наемных убийц потребовал от магистрата Минтурн моей казни. Вы видели моего доброго друга Бургунда? Именно его послали удавить меня, когда я лежал в камере за минтурнским капитолием, совершенно одинокий, покрытый грязью и обнаженный. Я, Гай Марий, величайший человек в истории Рима! Величайший человек, которого Рим когда-либо производил на свет! Более великий полководец, чем даже Александр Македонский! Великий, великий, великий! — Он остановился, сбившись с мысли, затем что-то вспомнил и ухмыльнулся. — Бургунд отказался придушить меня. И Минтурны взяли пример с простого германского раба. Они тоже отказались убивать меня. Однако прежде, чем наемные убийцы оставили Минтурны, я спросил у предводителя, кто их нанял. И он ответил: Секст Луцилий!