Дитя слова

Я вышел со службы в половине пятого и прямиком направился в Челси. Никаких неприятных ощущений после приема наркотиков у меня не осталось. Я даже заставил себя немного поесть за обедом. Голова у меня была удивительно ясная, и я был полон энергии. Мне казалось, что я мог бы одним махом перепрыгнуть через Темзу. Я усиленно старался не думать о том, что будет после моей встречи с Китти, и в общем мне это удавалось. Вполне возможно, это — наша последняя встреча. Если даже мне предстоит снова встретиться с Ганнером, Китти я увижу сегодня, скорее всего, в последний раз. Или она захочет еще раз побеседовать со мной после того, как я увижусь с Ганнером, если я с ним увижусь? Может быть, мне даже предложить это? Мои размышления дальше не шли — они сгорали по мере того, как текли дневные часы, поглощаемые ожиданием встречи.

Без четверти шесть, после того как я раз восемь прошел мимо дома Ганнера, глядя на залитый золотистым светом ряд окон гостиной, я почувствовал, что дошел до точки, и, ринувшись к двери, нажал на звонок. И тотчас обнаружил, что дверь приоткрыта. Я просунул в щель ногу и прислушался.

— Проходите наверх, вы знаете дорогу. — Это был голос Китти.

Я пошел наверх, тихо ступая по толстому ковру, окруженный теплыми запахами новой полироли для мебели и ароматом духов Китти, мимо всяких сверкающих вещичек на полочках и великого множества небольших картин, поблескивавших, как раскрытые глаза, и вошел в комнату, где мы разговаривали с Ганнером. Глазам моим предстало весьма экзотическое зрелище.

Китти, набросив на плечи полотенце, сидела на низком, обитом атласом, кресле у камина. На решетке горел неяркий огонь. Бесчисленные лампы под абажуром бросали мягкий рассеянный свет на разнородные безделушки, расставленные на разнородных столиках. Желтый медальон ковра горел, точно драгоценный камень. Китти в длинном шерстяном вечернем платье синего павлиньего цвета, с капюшоном, висящим на спине, сидела ко мне лицом. За ее спиной, держа в руке щетку, стояла Бисквитик и явно расчесывала волосы Китти. Она была закутана в великолепное сари из темно-коричневого шелка с золотой каймой. Черные блестящие волосы Бисквитика были расплетены и потоком ниспадали по спине. Я продолжал стоять у порога, а она, с бесстрастным видом, внимательно посмотрев на меня, сияла несколько волосинок со щетки, скрутила их в шарик своими длинными тонкими пальцами и швырнула в огонь. Потом застыла — безразлично терпеливая, как животное, уставясь на подол платья Китти. Легонько коснулась щеткой затылка Китти и снова замерла, опустив глаза, видимо, дожидаясь, когда Китти велит ей уйти или продолжать расчесывать волосы.

Темная масса волос Китти была отброшена назад с высокого лба, и на меня смотрело ее лицо, ярко освещенное поставленной на каминную доску лампой, — таким я его еще никогда не видел. Храброе, вызывающе безрассудное, красивое лицо. Я отчетливо видел цвет ее глаз — больших, очень темных, серых с просинью, крупный нос казался еще крупнее, губы — пухлее, они были чуть надутые, дышавшие жизненной силой, волевые, исполненные поистине животного самодовольства. Я посмотрел на это лицо, и вселенная, словно большая птица, тихо совершила круг и остановилась.

— Вы рано пришли, — сказала Китти, нимало не смутившись. Она отвела назад руку и отстранила щетку, которую Бисквитик держала над ее головой. Одновременно она сбросила на пол полотенце. Бисквитик подняла его и перекинула через руку.

— Извините.

— Бисквитик…

— Нет нужды отсылать Бисквитика, — сказал я, — я не собираюсь здесь задерживаться.

— Не собираетесь задерживаться?

— Я разговаривал в этой комнате с вашим мужем. А с вами я разговариваю на улице — на причале.

— Прошу тебя, Бисквитик…

Бисквитик со щеткой и полотенцем двинулась к двери. Я заметил, что ноги у нее под сари — голые. Я отступил, пропуская ее. Блестящая прядь чернильно-черных волос упала ей на грудь — она откинула ее назад, и я заметил, как при этом сверкнули длинные, унизанные камнями серьги. Она прошла мимо, даже не взглянув на меня, слегка прошуршав шелком, и до меня донесся еле слышный звук ее шагов, когда она поднималась по лестнице за моей спиной.

— На улице очень холодно, — сказала Китти. — Снег не идет? — Она перекинула волосы вперед и пальцами принялась энергично массировать себе голову. Беззастенчивость и спокойная уверенность, с какими она проделывала все это, смутили меня.