Дитя слова

В этот момент размышления мои были прерваны вошедшей Томми. Вернее, не вошедшей, а ворвавшейся или влетевшей. Промчался темный вихрь, и Томми в очень мокром плаще склонилась над моим столом, окропляя водой мои бумаги. Она стянула с головы шапочку, и волосы ее свисали толстыми мокрыми хвостами, точно тяжелые мертвые змеи. Безжалостный неоновый свет создавал впечатление, что передо мной голова медузы с красным, в оспинках, оживленным, взволнованным, мокрым от дождя лицом.

Я мгновенно окаменел и чуть не лишился дара речи от злости.

— Я ведь говорил тебе — никогда не делай этого, никогда, — почти шепотом, тихим ледяным голосом произнес я.

— Ты же не стал говорить со мной по телефону, повесил трубку… — Голос у Томми был гораздо менее тихим.

— Сейчас начнется спектакль, — произнесла миссис Уитчер.

— Пошла вон. Убирайся. Пошла вой.

— Нет. Я хочу говорить с тобой. Я хочу тебе кое-что сказать. Я уйду, если только ты выйдешь со мной.

— Пошла вон. Пошла же.

— Ты что, хочешь, чтобы я закричала?

Я встал и быстро прошел к двери, краешком глаза подметив, каким восторгом светились лица Реджи и Эдит Уитчер. Я пошел вниз но лестнице. Томми шагала рядом со мной.

— Я ведь говорил тебе: никогда не приходи ко мне на службу. Я не хочу и не могу допустить, чтобы подобные сцены происходили в комнате, где я работаю.

— Я не желаю больше мириться с твоей манерой вешать трубку, когда я звоню.

— Я говорил тебе — не звони.

— А я написала тебе в письме, что позвоню сегодня утром.

— Плевать я хотел на то, что ты написала. Мы сейчас дойдем с тобой до двери, ты выйдешь и больше сюда не вернешься.

— Выйди со мной на минутку, и поговорим.

— Я не буду с тобой говорить. Я не допущу, чтобы какая-то глупая истеричка шантажировала меня. Либо ты поступишь так, как я сказал, либо пошла к черту.

Кто-то прошел мимо нас по лестнице, кто-то, одетый сегодня в дорогое твидовое пальто и белую каракулевую шапочку. Запах уже знакомых духов проплыл мимо, как клочок гонимого ветром тумана. Я говорил тихо, но слова мои вполне могли быть услышаны. Томми что-то сказала. Мы дошли до нижнего этажа и вышли на улицу. На улице лил дождь.

— Ох, Хилари… родной мой… ты весь промокнешь… прости меня, пожалуйста… прошу тебя, давай сегодня увидимся… не можешь же ты меня так бросить, я проплачу весь день… и не сердись на меня за то, что я тебя ослушалась… мне просто необходимо было тебя увидеть, необходимо… прошу тебя, скажи, что мы увидимся сегодня вечером.

Стремясь избавиться от нее да еще потому, что так сильно лил дождь, я сказал:

— Хорошо. Приходи ко мне в восемь. — И вернулся в здание. С моей одежды текла вода. Я промок до нитки.

Физическое самочувствие может оказать глубокое воздействие на состояние духа. Это очевидно в больших делах, но равно заметно — и даже более коварно проявляется — в малых. Только потому, что я так промок и озяб в одиннадцать утра, в одиннадцать вечера я принял решение, которого иначе безусловно не принял бы.

После того как Томми исчезла из виду, я вернулся в здание, а затем и в Залу, где Эдит и Реджи, заранее потирая руки, нетерпеливо ожидали моего возвращения. Они принялись, как я и ожидал, обмениваться остротами, но я заставил их заткнуться, так свирепо рявкнув на них, что они даже хихикать перестали. Высушить мою одежду не представлялось возможным, а я так замерз и чувствовал себя таким несчастным, что около полудня решил сходить домой и переодеться. Я намеревался вернуться во второй половине дня, но не вернулся. Я пришел домой, снял все с себя и залез в горячую ванну. (Кристофер промышлял где-то, наводя порядок в чужих квартирах.) Я залез в постель с бутылкой горячей воды, но согреться все равно не мог. Я лежал под одеялом и трясся. Нельзя сказать, чтобы у меня был бред, но в голове моей роились причудливые, дикие фантазии. Меня не покидала мысль: а что, если Ганнер меня убьет? И я представлял себе, как это будет. А еще мне было крайне неприятно, что леди Китти слышала, как я вульгарно ссорился с женщиной. У меня не было достаточных оснований считать, что леди Китти знает, кто я, однако же это не мешало мне верить, что она знает. Я не представлял себе, какая она — леди Китти: я ведь никогда не видел ее лица. Но она вдруг стала расти и расти — как в сказке. Мысль моя перескочила на таинственного Бисквитика, и мне начало казаться, что я — жертва некоего гигантского заговора, в результате которого Ганнер убьет меня, но это будет выглядеть как несчастный случай.