Грезы наяву

— Очень на это надеюсь, — сообщил он серьезно. — Страсть как хочу увидеть тебя толстой и круглой, с моим ребенком внутри. Хочу этого больше всего на свете, ни о чем другом просто думать не могу.

Эвелин подняла голову и вопросительно взглянула на него.

— А как же ваша драгоценная свобода? Представлять меня беременной — одно дело, а что будем делать, когда оно на самом деле появится? Кричащее дни и ночи напролет?.. Ты и тогда будешь в таком восторге?..

— А для чего няньки? Зато когда он подрастет, я научу его всем вещам, которые нужно знать, чтобы выжить в этом мире. Наши дети.не будут расти без отца. На этот счет можешь не беспокоиться…

Вопрос о свободе так и остался невыясненным. Да и позиция Алекса в вопросах воспитания детей тоже была не совсем ясна. Ребенок — не горшок, который сажают в печь и вынимают готовым. Она хотела, чтобы ее дети росли сильными, свободными и независимыми, знали цену труду, умели ценить любовь и дружбу. Она не хотела раздоров в семье из-за титулов и наследства. Почему одному ребенку достается все, а остальные должны сами зарабатывать на жизнь или выгодно жениться? Она не понимала этой системы, которая сделала Алекса праздным прожигателем жизни в ожидании наследства. Эвелин опять подняла голову с его груди, но задавать вопросы не решилась.

— Я не беспокоюсь, потому что никаких детей не будет. Иди к себе, Алекс. Глупо сейчас даже думать о таких вещах…

В ее голосе сквозило столько печали, что Алекс не обиделся. Целуя ее в лоб, он заметил следы слез на щеках. Для него вопрос о детях был вечно открытой раной, но он мужчина, ему можно и промолчать.

— Не знаю. У меня только один аргумент, и то, наверное, не самый лучший. Может, из меня получится никудышный муж и такой же отец, но это все равно лучше, чем гнить в тюрьме или голодать. Ты уедешь со мной, Эвелин, хочешь ты того или нет.

Он поднялся с кровати и укрыл Эвелин одеялом до самого подбородка. Нежно поцеловал в губы, чтобы смягчить последние слова. Но она вся вспыхнула. Он был не из тех, кто привык слышать «нет». И схватка, если она вообще состоится, предстояла серьезная, тем более что Эвелин имела все шансы проиграть ее. На его стороне все и все. Даже ее собственное тело предавало ее. Как она могла бороться за свой идеал перед лицом такой мощи?

Она смотрела, как он, в одних бриджах и накинутой на плечи рубашке, выскользнул из комнаты. Если бы кто-нибудь увидел его, то и сомневаться бы не стал в том, что здесь произошло. Эвелин зарылась лицом в подушку, вдыхая его терпкий запах, и быстро заснула с ощущением поцелуев на коже.

Очередное оглашение их неминуемо надвигающейся женитьбы состоялось в церкви на следующий день. Эвелин, чувствуя слабость в ногах, опиралась на руку Алекса, когда они выходили. На дворе стоял сияющий октябрьский день, но воспоминания о предыдущей ночи никак не шли у Эвелин из головы. Она даже удивлялась — неужели никто ничего не замечает? Неужели только она ощущает, что каждый взгляд его темных глаз будит дрожь во всем ее теле? Она чувствовала себя загнанной в западню, беспомощной в кольце бушующего пламени, которое готово поглотить ее. Каждое прикосновение его руки будило в ней желание. От звуков его голоса, даже когда он разговаривал с другими, по спине бежали холодные мурашки, оторвать Эвелин от него можно было только силой. Она ждала его поцелуев, ждала всего.

Один Алекс догадывался обо всем этом. Точно знал. И пользовался ее состоянием. Еще утром, когда она спустилась вниз, он поцеловал ее руку с весьма двусмысленным выражением. А потом с откровенной насмешкой укутывал в плащ. И теперь таким очевидным жестом показал кому-то, что не может оставить Эвелин без присмотра.

— Со следующей недели я буду совсем домашним, — прошептал он ей на ухо, когда они сворачивали за угол, отделившись от толпы прихожан. — А сколько времени понадобится тебе?

— Если вчерашняя ночь была примером вашего одомашнивания, то я дам вам сто очков вперед. Я, по крайней мере, ночую дома и не устраиваю драк по кабакам.

Он поморщился.

— Может быть, я никогда не стану примерным домоседом, но и вас трудно представить в роли образцовой наседки. Хотя даже павлины могут образовывать пары на всю жизнь… А чем вам не нравится мой роскошный плюмаж?

Эвелин рассмеялась. Одет он был, как всегда, выше всяких похвал — сюртук из коричневого бархата, расшитый золотом жилет, безупречно белоснежные кружева и желтовато-коричневые бриджи. Плюмаж был под стать всему.