Замок на песке

— Когда я был ребенком, — сказал он, — то фразу «сам умеет взять» понимал как «Бери, что понравится!», то есть я думал, что Господь помогает ворам и вообще людям, которые берут без разрешения что захотят. — И Эвви с увлечением начал растолковывать этот пункт.

Младшие школьники, по крайней мере те из них, кто слушал и понимал, о чем идет речь, захихикали. На лицах старших, наоборот, появилось отстраненно-озабоченное выражение, как всегда, когда Эвви позволял себе шутить в церкви.

Но Мор ничего не слышал. Он думал о Рейн Картер. Прошло уже четыре дня с драматического возвращения Нэн. Она выполнила обещание и сразу уехала в Дорсет. Мор даже успел получить от нее письмо, в котором повторялось то, что она сказала дома. Это было рассудительное, даже участливое письмо. Все сошлось именно так, чтобы уничтожить его чувства к Рейн — настоящий удар током, оттого что их застали, от которого он толком не оправился, он сначала даже не мог поверить, что после такой встряски любовь может выжить; а теперь еще и эта рассудительность Нэн, по своему обыкновению не скрывающей, что лучше знает, как надо поступить. Но как только почва под его ногами перестала дрожать, он понял, что его влечение к Рейн нисколько не ослабело и он нисколько не раскаивается. И это был не сон. Ощущение красоты, радости и полноты жизни, подаренное ему на тот краткий миг, когда Рейн оказалась рядом, вернулось вновь с прежней силой. И все же он боялся, что потрясение, так болезненно его смутившее, ее чувства могло попросту разрушить.

Со страхом и трепетом он вечером после отъезда жены отправился в дом Демойта, отыскал Рейн, и они вышли прогуляться по саду. Поначалу она встревожила его своим спокойствием. Но вскоре успокоила, заверив, что и после случившегося ее отношение к нему никак не изменилось… а это и есть лучшее доказательство, хотя она и прежде едва ли сомневалась, что всерьез и по-настоящему любит его. И все же продолжала повторять — впереди нас ничего не ждет, у нас нет будущего. Значит, она не отказалась от своих сомнений. Они прошли через калитку в тисовой изгороди на лужайку, потом по второй лужайке к ступенькам. Надо искать дорогу, билось в душе Мора. Постараться сделать так, чтобы ее наивность начала прислушиваться к его умудренности. Только так он отвоюет то, что жаждал отвоевать с отчаянием обреченного — хоть немного времени. И он призвал на выручку все свое красноречие, он убеждал, доказывал, он говорил страстно даже с какой-то яростью, и в конце концов, к глубочайшей своей радости, добился того, к чему стремился, — она согласилась, что, наверное, расставаться они не должны. Во всяком случае, не сейчас. И когда она шла среди роз к шелковичным деревьям, пронзительное чувство счастья осеняло все вокруг.

Как только стало ясно, что потрясение, ими пережитое, не затронуло их чувств, Мор ощутил, что у него словно выросли крылья. Он с удивлением понял, сколько глубоких и неясных мыслей, оказывается, способен ей поведать — о себе, о своем браке; мыслей, которые в прошлом и сам не всегда полностью понимал, но теперь, в присутствии Рейн, они становились ясными и больше не пугали. Он говорил и говорил, и на сердце у него становилось легко, как никогда прежде. Он старался объяснять ей и себе, как случилось, что в течение стольких лет Нэн уничтожала его, постепенно разрушая структуру его личностных устремлений. Он объяснял, как и почему произошло то, что он больше не любит свою жену.

Заговорив о своей семейной жизни, Мор вдруг открыл, что в нем живет долго подавляемый гнев — мощный спутник так долго длившегося насилия над собой; гнев, который из-за всегда побеждавшей его робости перед Нэн, он прятал даже от самого себя. Гнев неудержимо разрастался внутри него, потому что память каким-то чудом сохранила все, даже самые мелкие оскорбления и насмешки, и вместе с воспоминаниями о прошлых обидах он обретал силу. Мор призывал этот гнев, приветствовал его рост. Он чувствовал, что должен довериться этой силе, потому что именно она, возможно, и откроет перед ним то самое будущее. Рейн слушала молча, низко наклонив голову, а он все говорил и говорил, пока не высказал ей все — кроме одной вещи. Он ни разу не упомянул о своих политических амбициях. Демойт, очевидно, не рассказывал ей об этом, и Мор решил, что не нужно усложнять ситуацию еще больше. Политика стояла в стороне от его насущных проблем, еще найдется время связать то и другое. Пусть пройдет время, пусть пройдет, и тогда он попытается объяснить ей и эту сторону своей жизни. А пока у них и без того есть о чем подумать.