Землекопы

— Надо как можно скорее возвращаться в каменоломню, — сказала Гримма. — Не думаю, чтобы лисица рискнула напасть, когда нас так много. В конце концов, здешние лисы знают, кто мы такие. Они усвоили, что каждый съеденный ном дорого им обходится.

Номы в растерянности переминались с ноги на ногу. Гримма была права. А что, если лисица все-таки рискнет и съест кого-нибудь из них? Пострадавшему будет уже все равно, как дорого ей придется расплачиваться за его гибель.

К тому же они продрогли и вымокли до нитки. И хотя по сравнению с теплой конторой заячья нора вряд ли могла показаться самым уютным местом на свете, остаться в ней все-таки было намного приятнее, чем выходить наружу в эту жуткую ночь. Они обошли с десяток заячьих нор, прежде чем наконец на их оклик не отозвался из темноты голос Нути.

— Я считаю, нам нечего опасаться, — сказала Гримма. — Лисы соображают что к чему. Правда, матушка?

— Что? — встрепенулась старуха.

— Я говорю, что лисы соображают, что к чему, — в отчаянии повторила Гримма.

— Ах да. Это верно, — отозвалась матушка Морки. — Особенно когда им захочется чего-нибудь вкусненького. Ради добычи лисица сделает любой крюк. Тем паче в холодную погоду.

— Я вовсе не это имела в виду! Почему у вас на уме всегда самое плохое?

— Ничего подобного, — обиженно проворчала старуха.

— Надо идти, — решительно заявил Доркас. — Мы же не можем ждать, пока сойдет снег! Я вполне смогу идти, если будет на кого опереться.

— Мы можем соорудить для тебя носилки, — предложила Гримма. — Только боюсь, что нам некуда возвращаться.

— Да, мы видели грузовики на дороге, — сказала Нути. — Но потом нам пришлось свернуть в сторону, потому что барсучью тропу замело и там было невозможно пройти. Мы пытались срезать путь по полю внизу, но из этого ничего не вышло — там сплошь перепахано. И мы все это время не ели, — добавила она.

— К сожалению, рассчитывать на сытный ужин вам не приходится, — предупредила Гримма. — Люди уничтожили наши припасы. Они принимают нас за крыс.

— Ну, это не беда, — заметил Доркас. — Помню, в Магазине мы сами всячески этому способствовали. Там расставляли мышеловки, а мы, молодые парни, отлавливали мышей в подвале и сажали их туда.

— Теперь люди ставят для них отравленную пищу, — сказала Гримма.

— А вот это уже хуже.

— Ну, пойдемте. Надо все-таки возвращаться обратно.

Снег все еще падал, но как-то неровно, как будто все хорошие снежинки были уже распроданы, а оставшийся залежалый товар пустили в полцены. На востоке проступила полоска розоватого света — еще не заря, а только ее обещание. Полоска казалась размытой, и это означало, что восходящее солнце будет скрыто завесой облаков.

Номы сломили несколько сухих стебельков и на скорую руку соорудили для Доркаса нечто вроде стула, который можно было нести вчетвером. Доркас верно определил место для укрытия. Там снег был не особенно глубок, но этот положительный момент сводило на нет обилие палых листьев, мелких веток и прочего мусора. Отряд продвигался вперед очень медленно.

«Хорошо людям, — думала Гримма каждый раз, когда колючки длиною с ее руку цеплялись за платье. — Масклин был прав: это мир людей. Он скроен по их меркам. Они ходят, где хотят, и делают, что им нравится. Нам только кажется, что мы вольны в своих поступках, на самом же деле мы ютимся в свободных уголках их мира — у них под полом, присваивая себе то, что нам не принадлежит».

Номы устало плелись за Гриммой в унылом молчании. Тишину нарушал лишь хруст снега и листьев у них под ногами, да еще чавканье матушки Морки. Она сорвала с куста несколько ягод боярышника и с видимым удовольствием их жевала. Старуха попыталась угостить ягодами остальных номов, но те нашли их горькими и неприятными на вкус.

— Может, у меня и вправду изменился вкус, — пробормотала матушка, искоса взглянув на Гримму.

«То же самое произойдет и с нами, — подумала Гримма, не обращая внимания на укоризненный взгляд старухи. — Нам осталось только одно: вернуться назад, разбиться на маленькие группы и бежать из каменоломни. Поселиться где-нибудь в поле, забиться в заячьи норы и жить, питаясь тем, что окажется под рукой. Кто-то, конечно, приспособится, но старики вряд ли доживут до весны.

И прощай электричество, прощай чтение, прощайте бананы…

Но я останусь в каменоломне и буду ждать возвращения Масклина».