Экстази

Я не могу закончить предложение.

— Да, дорогая… но Данфермлайн… понимаешь, я никогда за них как таковых не болел; они и были-то всего простой местной командой. Сейчас все изменилось, теперь нет местных команд. Мы должны болеть за Шотландию в Европе, за историю успеха Шотландии. К тому же я очень уважаю Дэвида Мюррея и знаю, что они в Иброксе умеют хорошо принять гостей. Парсы… это совсем другой мир… к тому же в душе я всегда был ближе к синим.

— Ты болел за Данфермлайн. Мы же с тобой ходили. Помнишь, как они проиграли финал Хибсам в Хампдене. Ты же места себе найти не мог. Плакал, как мальчишка!

Молл улыбается на это, а Хью явно не по себе.

— Дорогая, мне кажется, Биллу с Молл совсем не интересно слушать, как мы спорим о футболе… да ты ведь никогда этим особенно не интересовалась… с чего это вдруг?

С чего это я вдруг?

— Да так, ни с чего… — устало закрываю я тему.

Это последняя капля. Мужчину, который меняет женщин, еще можно простить, но мужчину, который меняет команды… Это значит, что у него нет воли. Это значит, что он стал глух ко всему, что важно в жизни. Я бы не могла жить с таким.

— А Молл приготовила замечательную пасту! Очень вкусно — этот чесночный соус!

— И очень легко, — говорит Молл.

— Прости, Молл, что-то аппетита нет, — говорю я, отщипывая кусочки хлебца. Я почти подпрыгиваю, когда Билл вдруг подлетает ко мне и устанавливает тарелку прямо мне на сиськи.

— У-упс! Служба слежения за крошками! — говорит он, выжимая улыбку на расстроенном лице.

— Новый ковер, — извиняющимся тоном добавляет Молл.

— Мне так неудобно, — слышу я свой собственный

голос.

— Давай посмотрим на твой кабинет, Билл, — говорит Хью, подпрыгивая от возбуждения.

Пора уходить.

В конце вечера, когда я умирала в тысячный раз, Билл говорит:

Хью, по — моему, Хедер не совсем в порядке. Ее знобит и всю трясет.

— Может, у тебя грипп начинается? — спрашивает Молл.

— Да, дорогая, мне кажется, что тебя пора везти домой, — кивает Хью.

Мы приезжаем домой, и я начинаю собирать вещи. Хью даже не замечает. Мы ложимся спать, и я говорю ему, что у меня болит голова.

— О, — отвечает он и засыпает. Когда он уходит, я только просыпаюсь. Он уже надел костюм и стоит надо мной, а я вся заспанная, и он говорит:

— Тебе пора собираться на работу, Хедер. Ты опоздаешь. Давай, дорогая, бери ноги в руки. Я рассчитываю на тебя!

На этом он уходит.

И я тоже.

Я оставила записку:

Дорогой Хью,

в последнее время у нас не все было в порядке. Это моя вина, я мирилась с переменами в тебе и в нашей жизни уже много лет. Они постепенно копились, и я стала похожа на «вареную лягушку», о которой ты говоришь на своих бизнес-семинарах. Окружение меняется так постепенно, что ты, не замечая, миришься с этим, а потом вдруг видишь, что все уже не то. Я не обвиняю тебя, я ни о чем не жалею, просто все кончено. Бери себе все деньги, дом, вещи и т. д. Я не хочу общаться с тобой, поскольку у нас нет ничего общего, и результатом такого общения будут лишь ложь и разочарование. Я не держу на тебя зла.

Хедер

Внезапно я почувствовала облегчающий приступ злости и приписала:

PS: когда мы трахались все эти последние четыре года, мне казалось, что меня насилуют.

Но потом я взглянула на записку и оторвала этот кусочек. Я не хочу начинать все это. Я просто хочу, чтобы это кончилось.

На такси я добралась до железнодорожного вокзала и села в поезд до Хэймаркета, потом на другом такси — до Мэри в Горджи. Я думаю о пластинках, книгах, клубах, наркотиках и свежей краске на холсте. Наверное, и о мальчишках тоже. О мальчишках. Не о мужчинах. Хватит с меня мужчин. Они — самые большие мальчишки на свете.

18. Ллойд

Алли совсем не весело, и причина его раздражения — Вудси.

— Слушай, этот кекс думает, что может залететь сюда, как Грэми Саунес перед сердечным ударом на чистом коксе, и выдавать содержание Миксмага, как мы раньше делали с Нью Мьюзикл, когда были помоложе, и все должны, типа, говорить: Bay, Вудси, правильно чувак, вау, и в очередь вставать лизать его шоколадный торт. Это. Будет. Правильно. Блин.

— Он и сейчас такой, а ты посмотри на него, когда он наконец свою дырку заполучит, — лыбится Монтс.

— Слава богу, тут у него немного шансов, парень, — улыбается в ответ Алли, — а все из-за его высокомерия. Это просто наглость. У него и дырки-то не было уже тыщу лет. А это ой как влияет на самоуважение. Эго-проекция, приятель, вот как парень справляется с вещами. Когда у него появится дырка, он поостынет. Вот к чему все это религиозное дерьмо.