Меррик

Это была Клодия – девочка с дагерротипа, белолицая и хрупкая, с большими блестящими глазами и светящейся кожей. Ее свободные белые одеяния колыхались на ветру.

Я невольно попятился. Но фигура остановилась, по-прежнему не касаясь земли, и белые ручки опустились по бокам. Призрак казался таким же реальным в этом приглушенном свете, как в далеком прошлом Медовая Капля.

Маленькое личико было полно любви. Это был ребенок, живой, нежный ребенок. Отрицать невозможно: это была Клодия.

Когда она заговорила, то оказалось, что у нее тонкий, приятный девчоночий голосок.

– Зачем ты меня позвал, Луи? – с душераздирающей непосредственностью спросила она. – Зачем тебе понадобилось пробуждать меня от сна? Ради собственного утешения? Неужели тебе мало воспоминаний?

Меня охватила такая слабость, я чуть не потерял сознание.

Девочка неожиданно сверкнула глазами, бросив взгляд на Меррик. И снова зазвучал нежный голосок:

– Прекрати сейчас же свои заклинания. Я тебе не подчиняюсь, Меррик Мэйфейр. Я пришла ради того, кто стоит справа от тебя. Я пришла спросить, зачем меня позвал Луи. Что еще ему от меня нужно? Разве при жизни я не отдала ему всю свою любовь?

– Клодия, – с мукой в голосе заговорил Луи. – Где пребывает твой дух? Он обрел покой или блуждает? Ты не хочешь, чтобы я пришел к тебе? Клодия, я готов. Я готов быть рядом с тобой.

– Что? – изумился ребенок, в его тоне появились нотки ненависти. – После стольких лет злостной опеки ты полагаешь, что я и в смерти захочу быть рядом с тобой? – Тембр голоса изменился, словно она произносила слова любви. – Ты мне отвратителен, злобный папаша, – призналась она, и из маленького рта вырвался сатанинский смех. – Отец, пойми меня, – шептала девочка, на лице ее проступила нежность. – При жизни я так и не нашла слов, чтобы сказать тебе правду. – Я услышал, как она дышит. Казалось, все ее маленькое существо охвачено отчаянием. – В этом безграничном мире, где я сейчас нахожусь, нет места для такого проклятия. И та любовь, которую ты когда-то обрушил на меня, не значит теперь ничего. – Она продолжила, словно стремясь утешить его и в то же время с явным удивлением и странной обреченностью: – Тебе нужны от меня клятвы? Так вот, я от всей души проклинаю тебя... Проклинаю за то, что ты отнял у меня жизнь... Проклинаю за то, что у тебя не хватило милосердия для той смертной, какой я когда-то была... Проклинаю за то, что ты видел во мне только то, что хотели видеть твои глаза и чего жаждали ненасытные вены... Проклинаю за то, что ты устроил мне на земле настоящий ад, в котором вы с Лестатом чувствуете себя так хорошо.

Маленькая фигурка придвинулась: личико с полными щечками, блестящие глазки, смотрящие прямо поверх котла, крошечные ручки, сжатые в кулачки.

Я протянул руку. Мне хотелось дотронуться до этого призрака – таким живым он казался. В то же время мне хотелось попятиться, укрыться самому и укрыть Луи, словно это могло чему-то помочь.

– Закончи свою жизнь, да, – произнесла она с беспощадной нежностью, блуждающим взглядом окидывая все вокруг. – Отдай ее в память обо мне. Да, я согласна, чтобы ты это сделал. Я хочу, чтобы ты отдал мне свой последний вздох. Пусть тебе будет больно, Луи. Ради меня. Я хочу увидеть, как твой дух попытается высвободиться из тисков измученной плоти.

Луи протянул было руку к призраку, но Меррик схватила его за запястье и оттолкнула.

Ребенок продолжал говорить – неторопливо и рассудительно:

– Как это согреет мою душу, если я увижу твои страдания, как это облегчит мои бесконечные блуждания. Я бы не задержалась здесь с тобой ни на секунду. Я бы никогда не стала искать тебя в черной пропасти.

Когда Клодия смотрела на Луи, лицо ее выражало простое любопытство, без малейшего намека на ненависть.

– Какая гордыня, – прошептала она с улыбкой, – что ты позвал меня, оставив свое обычное уныние! Какая гордыня заставила тебя вызвать меня сюда своими обычными молитвами! – Послышался короткий, наводящий ужас смешок. – Как велика твоя жалость к самому себе, что ты даже меня не боишься, а ведь я, будь у меня сила этой ведьмы или любой другой, лишила бы тебя жизни собственными руками. – Клодия подняла ручки к лицу, словно собираясь расплакаться, но потом снова их опустила. – Умри за меня, преданный мой, – дрожащим голоском сказала она. – Думаю, мне это понравится. Понравится не меньше, чем страдания Лестата, которые я едва помню. Думаю, что вновь испытаю удовольствие – пусть на короткое время, – увидев твою боль. А теперь, если у тебя все, если у тебя больше не осталось ни моих игрушек, ни воспоминаний, отпусти меня – и я вернусь в свое забытье. Не припомню, почему я обречена на вечную муку. Я обрела понятие вечности. Отпусти меня.