Меррик

– Да, я тоже слышал, как он об этом рассказывал.

– Что касается Лестата, то с ним никогда нельзя быть уверенным... – Луи пожал плечами. – Вполне вероятно, бредни Лестата не более чем порождение больного воображения. Не знаю. Зато точно знаю, чего отчаянно хочу сам: чтобы Меррик Мэйфейр попыталась вызвать дух Клодии. И готов ко всему, что за этим последует.

– Тебе только кажется, что готов, – поспешил заметить я, хотя, быть может, несправедливо.

– Понятно. Сегодняшнее колдовство тебя потрясло.

– Ты даже не можешь себе представить насколько, – вздохнул я.

– Ладно, признаю. Я не могу это представить. Но ответь мне на один вопрос. Вот ты рассуждаешь о других измерениях – о тех, что существуют за пределами Земли, – и утверждаешь, что Меррик с помощью колдовских обрядов может легко туда проникнуть. Но почему для этого нужна кровь? Ведь не секрет, что для колдовства потребуется кровь. – В голосе Луи зазвучали сердитые нотки. – Колдовство почти всегда требует крови. Вот ты только что назвал Святое причастие магическим действом – это мне понятно. Если хлеб и вино превращаются в святую жертву распятия, то это магия. Но при чем здесь кровь? Мы земные существа, да, но есть в нас и крупица магии. Так почему же эта крупица требует крови?

Чувствовалось, что в душе Луи кипит злость. Взгляд его, обращенный на меня, был суров, хотя я понимал, что его эмоции связаны не со мной.

– Я хочу сказать, что если сравнить ритуалы во всем мире, во всех религиях, во всех видах магии во все времена, то везде обнаружится кровь. Почему? Разумеется, я понимаю, что человеческие существа не могут жить без крови. Я знаю, что «кровь – это жизнь», как говорил Дракула. Я знаю, что человечество говорит о криках и шепотах, доносящихся с пропитанных кровью алтарей, о кровопролитиях и кровном родстве, о голубой крови и о том, что за кровь следует платить кровью. Но почему? Что за нить связывает все эти предрассудки и изречения мудрости? А главное, почему Бог требует крови?

Я был огорошен и, разумеется, не мог отважиться на поспешный ответ. К тому же у меня его не было. Луи затронул слишком серьезный вопрос. Кровь была существенным компонентом в кандомбле. Равно как и неотъемлемой частью и любого настоящего колдовства.

– Я не имею в виду твоего Бога, – смягчившись, сказал Луи, – но Бог Святого причастия требовал крови, а распятие дошло до нас как одно из самых известных кровавых жертвоприношений во все времена. Но как же насчет всех остальных богов: богов Древнего Рима, для которых кровь должна была проливаться не только на аренах, но и на алтарях, или богов ацтеков, требовавших кровавых убийств в обмен на свое согласие управлять вселенной во время вторжения испанцев.

– Вполне возможно, мы задаем не тот вопрос, – наконец произнес я. – Вполне возможно, кровь не имеет значения для богов. Вполне возможно, кровь важна только для нас. Это мы сделали из нее проводника в Царство Божие. Может быть, только с ее помощью мы можем выйти за мирские пределы.

– М-м, это не просто анахронизм, – сказал он. – Это самая настоящая тайна. Почему, скажи, у коренных жителей древней Южной Америки одно слово в языке обозначало и цветы, и кровь?

Он снова встал со стула, беспокойно огляделся, а потом прошел к окну и уставился в него через тюль.

– Мне снятся сны, – прошептал он. – Во сне она приходит ко мне и говорит, что пребывает в покое. Во сне она дает мне силы делать то, что я должен.

Его слова огорчили и взволновали меня.

– Если бы предвечный не уставил запрет моему самоубийству...[У. Шекспир. «Гамлет» (акт I, сцена 2): «...если бы предвечный не уставил запрет самоубийству». (Перевод М. Лозинского.)] – задумчиво произнес Луи, перефразируя Шекспира. – Потому что все, что мне нужно для этого, – это не искать крова на восходе солнца. Мне снится, что она предупреждает меня об адском огне и уверяет в необходимости раскаяться. Но, с другой стороны, это всего лишь игра моего воображения. Если она появится, то, возможно, будет на ощупь пробираться в темноте. Она могла потеряться среди блуждающих мертвых душ, которые видел Лестат, когда покидал пределы этого мира.

– Возможно все, что угодно, – сказал я.

Последовала длинная пауза, во время которой я тихо подошел к Луи и положил ему на плечо руку. Мне хотелось таким образом дать понять другу, что я уважаю его боль. Он не отреагировал на этот крошечный жест близости. Тогда я снова вернулся к дивану и стал ждать. Мне не хотелось покидать его в таком состоянии.