Поющие в терновнике

— Не стоит извиняться, Ральф. — В отличие от своего предшественника, легат предпочитал называть своего секретаря просто по имени. — По-моему, выглядите вы весьма романтично и лихо. Только немножко не похожи на духовное лицо, не правда ли?

— Да, конечно, обличье слишком светское. А что до романтичности и лихости, ваше высокопреосвященство, просто вы не привыкли к виду самой обыденной одежды в наших краях.

— Дорогой мой Ральф, вздумай вы облачиться в рубище и посыпать главу пеплом, вы все равно умудрились бы выглядеть лихо и романтично! Но костюм для верховой езды вам, право же, очень к лицу. Почти так же, как сутана, и не тратьте слов понапрасну, уверяя меня, будто вы не знаете, что он вам больше идет, чем черное пастырское одеяние. Вам присуще совсем особенное изящество движений, и вы сохранили прекрасную фигуру; думаю, и навсегда сохраните. И еще я думаю взять вас с собой, когда меня отзовут в Рим. Презабавно будет наблюдать, какое впечатление вы произведете на наших коротеньких и толстых итальянских прелатов. Этакий красивый гибкий кот среди перепуганных жирных голубей.

Рим! Отец Ральф выпрямился в кресле.

— Там было очень худо, друг мой? — продолжал архиепископ, неторопливо поглаживая белой рукой с перстнем шелковистую спину мурлычущей абиссинской кошки.

— Ужасно, ваше высокопреосвященство.

— Вы сильно привязаны к этим людям?

— Да.

— И вы равно любите всех или кого-то больше, кого-то меньше?

Но отец Ральф в коварстве ничуть не уступал прелату и достаточно долго служил под его началом, чтобы изучить ход его мыслей. И на лукавый вопрос он ответил обманчивой прямотой — уловка эта, как он успел убедиться, мгновенно успокаивала подозрения его высокопреосвященства. Этот тонкий изощренный ум не догадывался, что видимая откровенность может оказаться куда лживее любой уклончивости.

— Да, я люблю их всех, но, как вы справедливо заметили, одних больше, других меньше. Больше всех люблю дочь, Мэгги. Я всегда чувствовал особую ответственность за нее, потому что в семье на первом месте сыновья, а о девушке там никто и не думает.

— Сколько лет этой Мэгги?

— Право, точно не знаю. Пожалуй, что-то около двадцати. Но я взял с матери слово хоть ненадолго оторваться от счетов и конторских книг и позаботиться, чтобы дочь иногда бывала на танцах и встречалась с молодыми людьми. Если она застрянет в Дрохеде, вся ее жизнь так и пройдет понапрасну, и это будет слишком обидно.

Он не сказал ни слова не правды; безошибочным чутьем архиепископ сразу это распознал. Хотя он был всего тремя годами старше своего секретаря, его духовная карьера не страдала от помех и перерывов, как у Ральфа де Брикассара, и во многих отношениях он себя чувствовал безмерно старым, таким старым Ральф не станет никогда; если очень рано тобою завладел Ватикан, он в каком-то смысле подтачивает твои жизненные силы, а в Ральфе жизненные силы бьют через край.

Все еще настороженный, хотя и несколько успокоенный, прелат продолжал присматриваться к секретарю и вновь занялся увлекательной игрой, разгадывая, что же движет Ральфом де Брикассаром. Поначалу он не сомневался, что обнаружит в этом человеке не одну, так другую чисто плотскую слабость. Такой изумительный красавец с такой великолепной фигурой не мог не вызывать множества желаний, едва ли возможно о них не ведать и сохранять чистоту. Постепенно архиепископ убедился, что был наполовину прав: неведением отец Ральф безусловно не страдает, и однако, в чистоте его нет сомнений. Стало быть, чего бы он ни жаждал, влекут его не плотские утехи. Прелат сталкивал его с искусными и неотразимыми гомосексуалистами — быть может, его слабость в этом? — но напрасно. Следил за ним, когда тот бывал в обществе самых прекрасных женщин, — но напрасно. Ни проблеска страсти или хотя бы интереса, а ведь он никак не мог в те минуты подозревать, что за ним следят. Ибо архиепископ далеко не всегда следил собственными глазами, а соглядатаев подыскивал не через секретаря.

И он начал думать, что слабость отца Ральфа — в честолюбии, слишком горд этот пастырь своим саном; такие грани личности прелат понимал, он и сам не чужд был честолюбия. Как все великие и навеки себя утверждающие установления, католическая церковь всегда найдет место и применение для человека честолюбивого. По слухам, преподобный Ральф обманом лишил семью Клири, которую он якобы так нежно любит, львиной доли ее законного наследства. Если это верно, человека с такими способностями нельзя упускать. А как вспыхнули эти великолепные синие глаза при упоминании о Риме! Пожалуй, пора попробовать еще и другой ход… И прелат словно бы лениво двинул словесную пешку, но глаза его смотрели из-под тяжелых век зорко, испытующе.