Поющие в терновнике

— Вот упрямая! Я же вам объяснял, мое имя произносится не Ливень, а Лион.

— Да нет же, вы не поняли… — Джастина задумчиво смотрела на искрящиеся струи фонтана, на грязный бассейн, в который накидали уйму грязных монет. — Были вы когда-нибудь в Австралии?

Плечи его вздрогнули от беззвучного смеха, но ответил он не сразу:

— Дважды я чуть не поехал туда, herzchen, но мне удалось этого избежать.

— Вот побывали бы у нас там, так поняли бы. Если ваше имя произносить по-моему, оно на слух австралийца волшебное. Ливень. Проливной дождь. Он дает жизнь пустыне.

От неожиданности Лион уронил сигарету.

— Джастина, уж не собираетесь ли вы в меня влюбиться?!

— До чего самонадеянный народ мужчины! Мне жаль вас разочаровывать, но, — нет, ничего похожего. — И, как будто желая искупить свою резкость, тихонько тронула его руку. — Нет, тут другое, гораздо лучше.

— Что может быть лучше, чем влюбиться?

— Да почти все. Не хочу я, чтобы без кого-то жить было невозможно. Не надо мне этого!

— Пожалуй, вы правы. Если так полюбить слишком рано, конечно, это подрезает крылышки. Ну, а что же гораздо лучше?

— Найти друга. — Она погладила его по руке. — Ведь вы мне друг, правда?

— Правда. — Он с улыбкой бросил в фонтан монетку. — Вот так! За эти годы я набросал сюда, наверно, тысячу немецких марок, потому что хочу и дальше греться под солнцем юга. Иногда в страшных снах я снова коченею на морозе.

— Вы бы попробовали, что за штука солнце настоящего юга, — сказала Джастина. — Сто пятнадцать в тени, да еще надо эту тень найти.

— Не удивительно, что здесь вам не жарко. — Он засмеялся неизменным своим беззвучным смехом, привычка, оставшаяся от былых времен, когда засмеяться вслух значило бы искушать судьбу. — Должно быть, это от австралийской жары вы такая крутая.

— В смысле крутой нрав? Так выражаются американцы. А я-то думала, вы изучали язык в каком-нибудь шикарном английском университете.

— Нет, я начал учиться английскому в бельгийском лагере у рядовых томми, это были лондонские кокни, или шотландцы, или сельские жители, у каждого свой жаргон, каждый меня учил на свой лад, и я только его и мог понять. Одно и то же слово каждый выговаривал по-разному. Потом, когда я вернулся в Германию, я старался ходить на все английские фильмы, покупал все пластинки, сколько мог достать, а достать можно было только записи американских комиков. Но я прокручивал их дома опять и опять, без конца, пока не стал говорить по-английски хотя бы так, чтоб можно было учиться дальше.

Джастина, по обыкновению, сбросила туфли; со страхом смотрел Хартгейм, как она ступает босиком по каменным плитам, по тротуарам, раскаленным, точно сковорода на огне.

— Наденьте туфли! Настоящий уличный мальчишка!

— Я же австралийка, у нас слишком широкие ступни, туфли нам жмут. А настоящих холодов у нас почти не бывает, вот и ходим, когда только можно, босиком. Я могу пройти по выгону, прямо по репьям, и ничего не почувствую, а потом преспокойно вытащу их из подошв, — гордо сказала Джастина. — Наверно, я и по горячим угольям пройду. — И вдруг спросила:

— Вы любили свою жену, Ливень?

— Нет.

— А она вас любила?

— Да. Иначе ей незачем было выходить за меня замуж.

— Бедняжка! Вы ее выжали, как лимон, и бросили.

— И поэтому вы во мне разочаровались?

— Пожалуй, нет. Меня это в вас даже восхищает. Но вашу жену мне очень жаль, и сама я определенно не желаю попасть в такой переплет.

— Вы мной восхищаетесь? — в полнейшем изумлении переспросил Лион.

— А почему бы и нет? Я ведь не жду от вас того, что нужно было жене, верно? Вы мне нравитесь, мы друзья. А она вас любила, вы были ей мужем.

— Должно быть, все честолюбцы неважно обращаются с женами, пег2спеп, — сказал он не без грусти.

— Потому что честолюбец обычно выбирает себе какую-нибудь размазню, знаю я эту породу: «Да, милый, нет, милый, я все сделала, как ты велел, милый, что прикажешь еще?» Таким, конечно, лихо. Будь я вашей женой, я бы вас послала куда подальше, а она вам наверняка ни разу слова поперек не сказала, так?

Губы его дрогнули.

— Да, так. Бедная Аннелиза. Она мученица по природе своей и не умела так постоять за себя и так очаровательно выражаться. Жаль, что-то не видно австралийских фильмов, а то бы я изучил ваш лексикон. «Да, милый» — это понятно, но что значит «лихо»?

— Ну, плохо, туго, только покрепче. — Сильными пальцами босых ног она вцепилась изнутри в край бассейна, потеряв равновесие, качнулась назад, но тотчас легко выпрямилась. — Что ж, под конец вы с ней обошлись по-хорошему. Вы от нее избавились. А ей без вас куда лучше, чем с вами, хотя она-то, наверно, так не думает. А вот я могу оставить вас при себе, потому что не собираюсь из-за вас расстраиваться.