Поющие в терновнике

— Мама?

— Джастина?

— Его уже похоронили, мама! Мы не можем взять его домой! Что же нам делать? Они твердят одно: Крит большой, название деревни неизвестно, к тому времени, как пришла их телеграмма, его уже куда-то перетащили и закопали. И он лежит бог весть где, в безымянной могиле! Я не могу добиться визы в Грецию, никто не желает помочь, там совершенный хаос. Что же нам делать, мама?

— Встречай меня в Риме, Джастина, — сказала Мэгги. Все, кроме Энн Мюллер, собрались тут же у телефона, они еще не успели опомниться. Мужчины за эти три дня постарели на двадцать лет; Фиа, совершенно седая, по-птичьи хрупкая и сухонькая, бродила по дому и все повторяла: «Зачем не я умерла? Зачем понадобилось отнять его? Я же старая, такая старая! Я-то готова умереть, зачем было умирать ему? Зачем не я умерла? Я такая старая!» Энн слегла, миссис Смит, Минни и Кэт дни и ночи проводили в слезах.

Мэгги положила трубку и молча оглядела окружающих. Вот и все, что осталось от Дрохеды. Горсточка стариков и старух, бездетные, конченые люди.

— Дэн потерян, — сказала она. — Его не могут разыскать, он похоронен где-то на Крите. Такая даль! Как же ему покоиться так далеко от Дрохеды? Я еду в Рим, к Ральфу де Брикассару. Если кто и может нам помочь, так только он.

К кардиналу де Брикассару вошел его секретарь.

— Простите, что беспокою вас, ваше высокопреосвященство, но вас хочет видеть какая-то дама. Я объяснил, что идет конгресс, что вы очень заняты и никого не можете принять, но они сказала, что будет сидеть в вестибюле, пока у вас не найдется для нее времени.

— У нее какое-то несчастье, ваше преподобие?

— Какое-то большое несчастье, ваше высокопреосвященство, это сразу видно. Она сказала, я должен вам передать, что ее зовут Мэгги О'Нил. — Секретарь произнес чужеземное имя немного нараспев, и оно прозвучало странно, незнакомо.

Кардинал Ральф порывисто поднялся, кровь отхлынула от лица, и оно стало совсем белое, белое, как его волосы.

— Ваше высокопреосвященство! Вам нехорошо?

— Нет, спасибо, я совершенно здоров. Отмените пока все встречи, какие у меня назначены, и сейчас же проводите ко мне миссис О'Нил. Кто бы меня ни спрашивал, кроме его святейшества, я занят.

Священник поклонился и вышел. О'Нил. Ну конечно! Как же он сразу не вспомнил, это ведь фамилия молодого Дэна. Правда, в кардинальском дворце все его называют просто Дэн. Большая ошибка, не следовало заставлять ее ждать. Если Дэн — нежно любимый племянник кардинала де Брикассара, значит, миссис О'Нил — его нежно любимая сестра.

Когда Мэгги вошла, кардинал Ральф с трудом ее узнал. С последней их встречи прошло тринадцать лет; ей уже пятьдесят три, ему семьдесят один. Теперь не только он — оба они постарели. Ее лицо не то чтобы изменилось, но затвердело, застыло, и выражение его совсем иное, чем рисовал себе в мыслях Ральф. Былую нежность сменили резкость и язвительность, сквозь кротость проступила железная твердость; он воображал ее покорной и вдумчивой святой, а она больше похожа на стареющую, но сильную духом непреклонную мученицу. По-прежнему она поразительно красива, все еще ясны серебристо-серые глаза, но и в красоте и во взгляде суровость, а некогда пламенные волосы померкли, стали коричневатые, как у Дэна, но тусклые, нет того живого блеска. И, что всего тревожней, она слишком быстро отводит глаза, и он не успевает утолить жадное и нежное любопытство.

С этой новой Мэгги он не сумел поздороваться легко и просто.

— Прошу садиться. — Он напряженно указал ей на кресло.

— Благодарю вас, — последовал такой же чопорный ответ. Лишь когда она села и он сверху окинул всю ее взглядом, он заметил, что у нее отекли ноги, опухли щиколотки.

— Мэгги! Неужели ты прилетела прямо из Австралии, нигде не передохнула? Что случилось?

— Да, я летела напрямик, — сказала она. — Двадцать девять часов кряду, от Джилли до Рима, я сидела в самолетах, и мне нечего было делать, только смотреть в окно на облака и думать. — Она говорила сухо, резко.

— Что же случилось? — нетерпеливо, с тревогой, со страхом повторил Ральф.

Она подняла глаза и в упор посмотрела на него. Ужасный взгляд, что-то в нем мрачное, леденящее; у Ральфа мороз пошел по коже, он невольно поднял руку, коснулся ладонью похолодевшего затылка.

— Дэн умер, — сказала Мэгги. Его рука соскользнула, упала на колени, точно рука тряпичной куклы, он обмяк в кресле.

— Умер? — медленно переспросил он. — Умер Дэн?!