71  

МАДАМ УАЙЕТТ: Софи с Мари приехали ко мне в гости. Их привез Стюарт, на своей машине. Разумеется, я ничего не сказала.

Я, как всегда, испекла лимонный торт. Девочки его очень любят. Но Софи к нему не притронулась. Говорит, что не хочет есть. Я говорю ей: ну съешь хоть кусочек, порадуй бабушку. А она говорит, что она слишком толстая.

Я говорю:

— Где, Софи? Где ты толстая?

Она говорит:

— Вот здесь, — и показывает на талию.

Я смотрю на ее талию. И вовсе она не толстая. А вот логики в ее рассуждениях — никакой.

— Просто ты слишком туго затянула ремень — туже, чем обычно.

Нет, правда.


ОЛИВЕР: Я поднялся наверх на цыпочках и совершил редкий набег в нашу спальню. Спальня у нас наверху, окна выходят на улицу. Я вам не говорил? Но я думаю, вам уже рассказали. Кто-то вам все рассказывает, я не прав? Здесь ничто не удержишь в секрете — ни полсекунды. Иуда под каждой подушкой.

Прошу прощения, я… впрочем, ладно. Снаружи раздался какой-то громкий протяжный вой. Если мне повезет, то это какой-нибудь генетически модифицированный шершень-переросток, реагирующий на тепло, прилетел, чтобы добить меня coup de grace.[152] Но оказалось, что это кое-что похуже. Coiffeur[153] с циркулярной пилой подстригал араукарию миссис Дайер — нет, не coiffeur, a boucher.[154] Ее тонкие пальцы, ее благородные руки, а потом ствол с обрубленными ветвями, — пила безжалостно расчленяла все. У меня было такое чувство, что из меня тянут душу. «Пусть ее чахлая араукария зеленеет, цветет и пахнет», — мне казалось, что эту молитву я произнес лишь минуту назад.

Это знамение? Кто знает? В le bon vieux tems,[155] когда мы со смехом катились на лыжах по прошлогоднему снегу, знамением было все. Звезда, упавшая с бархата неба, белая сова, просидевшая ночь напролет на сожженном молнией дубе, банальные волки, воющие на кладбище — может быть, мы и не знали, что они предвещают, но мы знали, что это знамения. Сегодня падающая звезда — это петарда, которую запустил сосед, белые совы живут в зоопарке, а волков, прежде чем выпустить вновь на свободу, отучили выть на луну. Предвестники судьбы? В нашем измельчавшем царстве разбитое зеркало означает только скорый поход в ближайший магазин, чтобы купить себе новое.

Ну хорошо. Наши знамения и знаки стали более локальными, а расстояние от знака до ознаменованного события сократилось до нуля. Ты наступаешь на собачье дерьмо — вот тебе и знамение, и беда в одном флаконе! Автобус ломается, мобильный телефон не работает. В соседнем дворе рубят дерево. Может быть, это значит только, что автобус ломается, телефон не работает, а дерево рубят. И ничего больше.


СОФИ: Свинья. Толстая свинья.


ДЖИЛИАН: В тот день мы не слушали радио. И почти не разговаривали — после той вспышки Элли. (Кстати, что вы об этом думаете? Странно, правда? С чего бы такая обида? У нее не было повода обижаться — мы вели себя с ней как со взрослой, разумной женщиной, а не как с маленькой девочкой. Все было корректно и честно.) Но как бы там ни было, мы почти не разговаривали, и тишина была напряженной и неуютной, и каждый раз, когда Элли брала свою чашку с кофе, раздавался слабый звон — у чашки отбилась ручка и кольцо Элли звякало о фарфор. Просто тихий периодический звон, но он мне напомнил… Элли не замужем и не обручена; сейчас у нее, кажется, нет никого, кроме Стюарта, и их отношения, насколько я понимаю, достаточно нерегулярны (может, она поэтому обижается?), но она носит обручальное кольцо на среднем пальце на левой руке. Я тоже так делала в свое время, чтобы отваживать нежелательных ухажеров, чтобы не объяснять, почему мне не хочется заводить никаких знакомств, чтобы прикрываться незримым присутствием воображаемого бойфренда, чтобы защитить свое личное пространство в те минуты, когда тебя воротит от одного только вида мужчин.

Обычно это срабатывало, и дешевенькое колечко, купленное у уличного торговца, имело силу магического талисмана, когда надо было отвадить какого-нибудь навязчивого кавалера. Разумеется, я не помню, сколько их было — таких вот случаев. Я помню только те случаи, когда кольцо не срабатывало. Когда кавалер попадался настырный и пер напролом, как лось. Когда он в упор не видел кольца, даже если ты тычешь кольцом ему в нос. Он не являл чудеса проницательности и не догадывался, что это обман — просто упорно отказывался принимать во внимание этот досадный фактор. Не замечал, как ты снисходительно улыбаешься, изображая, что ты не принимаешь его всерьез. Не замечал, что он тебе категорически неинтересен. Просто, как я уже говорила, пер напролом. Вот — я, а вот — ты, здесь и сейчас — такой был подтекст. И каждый раз это меня возбуждало. Что-то было в этом… привлекательное и даже опасное. Держалась я холодно и надменно, но внутри вся горела. И они, наверное, это чувствовали.

  71  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×