76  

Какое бы из сообщений ни было верным, женскому населению Крагуеваца пришлось рыть могилы, начиная со среды до воскресенья, после чего волнения в Словеньградце немного улеглись, а потом немцы пожаловали городскому совету Крагуеваца 380 000 динаров для бедняков. Каковым после бойни был практически каждый.

Забавно, но сумма немецкой дотации оценивалась как чуть меньшая той, что могла оставаться в карманах 2000 или 3000 мертвых сербских мужчин и подростков.

Однако, в любом случае, бойня у Крагуеваца вывела горожан на улицы Словеньградца, чтобы послушать противоречивые сообщения и проникнуться сочувствием в уличных разговорах. На поверку, эта резня вывела из тени тех людей, которые могли бы остаться в стороне.

А именно моего отца, — он вышел на улицу, чтобы послушать диалекты своей родной Сербо-Хорватии и набраться немецких разговорных выражений, переходя от кафе к кафе.

А именно всю прославленную банду семейства Сливница — всех как один извергов, находившихся на срочной службе у террористической организации усташей[15], возглавляемой фашистом Анте Павеличем. Именно наемники Павелича, по слухам, убили короля Александра[16] и французского премьер-министра Барту в Марселе в 1934 году.

За организацией усташей, как сообщалось, стояла фашистская Италия; соседи югославов, как известно, взяли вверх над бесконечными распрями между сербами и хорватами. Но члены семейной банды Сливница являлись усташистскими террористами особого рода. О, террор, на котором они зарабатывали, ни в коей мере не мог считаться политическим, просто за эту работу их хорошо кормили. Они и в самом деле кормились, когда Вратно случайно наткнулся на них — в этот момент одна прелестная Дабринка привлекла внимание моего отца.

Семейство Сливница сидело за длинным столом на открытой террасе ресторана над рекой Мислинья. Белокурая Дабринка разливала вино по стаканам двух своих сестер и четырех братьев. Однако в ее сестрах не было ничего такого, что мой отец заприметил в Дабринке, — в приземистой, губастой Бабе и вялой, круглой, как дыня, Юльке. Дабринка походила на стройное и гибкое деревце — бестелесное, как любил говаривать мой отец. Она напоминала прохладный, тонкий ручеек — скорее зеленый стебелек, чем цветок. И мой отец решил, что она официантка; ему и в голову не пришло, что она могла быть членом семьи раскормленных уродов, которых она обслуживала.

Сидя поодаль за столиком, Вратно поднял пустой стакан.

— Моя девочка, — сказал он, — ты не наполнишь его?

И Дабринка, сжав в руке покрепче графин с вином, обернулась. Вся банда Сливница, как один, повернулась в сторону моего отца, полиглота, заговорившего сейчас на сербохорватском. Мой отец кожей ощутил гнев. О да, всех четверых: крепышей близнецов, Гавро и Лутво; Бьело, старшего и верховода, вселявшего ужас громилу Тодора.

— Так чем нам тебя наполнить? — спросил Бьело.

— Гвоздями? — предложил Тодор. — Или битым стеклом?

— О, да вы одна семья! — воскликнул мой отец. — О, я понимаю.

Видимо, их семейное сходство сразу бросалось в глаза, если не считать Дабринку. Темно-оливковые и зеленые цвета присутствовали лишь в ее глазах. Никакого намека на низкие лбы и семейную смуглоту. Ни тяжелых щек Бабы и Юльки, ни близко посаженных глаз братьев. Ни глубоких оспин старшего Бьело; ни малейшего намека на неуклюжесть громилы Тодора, и совсем ничего от их раздвоенных подбородков — долгой тонкой работы искусного мастера.

— Вас семеро! — удивился мой отец. — Ба, какая большая семья! — подумав: «Какая невообразимая влюбленная пара могла спариться и зачать таких?»

— Ты нас откуда-то знаешь? — спросил Бьело.

Близнецы, потирая руки, хранили молчание;

Баба и Юлька облизывали губы, пытаясь вспомнить; Дабринка покраснела даже под блузкой. Тодор набычился.

— Я был бы польщен, — ответил мой отец на простом сербохорватском; он встал из-за стола. Затем добавил по-немецки: — Это составило бы мое удовольствие! — А потом на английском: — Счастлив познакомиться с вами. — И еще на чистейшем русском, надеясь возродить возможные панславянские симпатии: — Необычайно рад.

— Да он полиглот! — воскликнул Тодор.

— Полиглот, — повторил Бьело.

— А он симпатяга, — заметила Баба.

— Совсем юнец, — выдохнула Юлька, в то время как Лутво и Гавро не проронили ни слова.

— Может, ты, случайно, нас знаешь? — спросил верховод Бьело.


  76  
×
×