Мумия

Одеяние бедуина – балахон с длинными рукавами и головной убор. Он разом сдернул одежду с веревки. Скинул пальто, надел балахон и покрывало, оторвал кусок веревки и обвязал им голову.

Теперь он выглядит как араб. Только с голубыми глазами. Но он знал, где можно взять пару темных очков, – он видел их на базаре. А базар находится по дороге к музею.

Он бросился бежать.

Вернувшись накануне вечером из отеля Шеферда, Генри не просыхал. Короткий разговор с Эллиотом почему-то здорово разволновал.

Он постоянно напоминал себе, что ненавидит Эллиота Саварелла, что вот-вот отправится в Америку, где уже никогда не встретится ни с Эллиотом, ни с ему подобными.

И все-таки воспоминание об этой встрече не давало Генри покоя. Каждый раз, вспоминая тот разговор, он видел Эллиота, смотревшего на него с нескрываемым презрени­ем. И снова слышал холодную ненависть в его голосе.

Нужно иметь крепкие нервы, чтобы посметь обращаться с Генри подобным образом. Давным-давно, после одной неприятной истории, Эллиот был в его руках, Генри мог разрушить его жизнь, но не сделал этого только потому, что это показалось ему жестоким. Он всегда был уверен в том, что Эллиот испытывает к нему благодарность, он был уверен, что именно из-за той давней истории Эллиот неизменно вежлив и терпелив. Потому что все эти годы Эллиот на самом деле проявлял удивительное терпение.

Но только не вчера. А самое ужасное то, что ненависть Эллиота была зеркальным отражением той ненависти, которую Генри испытывал ко всем, с кем был знаком. Это огорчало Генри и выводило из себя. И пугало.

Надо уехать от них, от них всех, думал он. Они только и заняты тем, что критикуют и осуждают меня, хотя сами недалеко от меня ушли.

Когда они уедут из Каира, он как следует отмоется, бросит пить, вернется к Шеферду и мирно проспит несколько дней. Потом заключит сделку с отцом и поедет в Америку, а там, может, ему улыбнется фортуна.

А сейчас у него не было никакого желания играть. Сегодня не будет никакой игры; он с легкостью откажется от нее и позволит себе наслаждаться шотландским виски, полеживая в этом уютном кресле и поглощая приготовленную Маленкой еду.

Маленка в последнее время слишком часто стала ворчать и придираться. Она только что приготовила английский завтрак и хотела, чтобы он сел за стол. Генри шлепнул ее по спине и попросил оставить его в покое.

Тем не менее она продолжала суетиться. Генри слышал, как засвистел чайник. Маленка накрыла небольшой столик во дворе.

Ну и ладно, черт с ней. У него есть три бутылки виски – этого вполне достаточно. Может, попозже ему удастся вытурить ее куда-нибудь. Ему нравится бывать здесь в одиночестве. Пить, курить и предаваться мечтам. Слушать грам­мофон. Генри привык даже к этому проклятому попугаю.

Сейчас он решил вздремнуть, а попугай, естественно, заорал, защелкал, забегал взад-вперед по своей клетке. Африканские серые попугаи обожают висеть вниз головой. Вообще-то, эта тварь всегда напоминала Генри гигантское насекомое. Когда Маленки не будет дома, надо его прибить.

Он уже задремывал, находясь на грани бодрствования и сна. Сделал еще один глоток виски, и голова его склонилась к плечу… Дом Джулии, библиотека, мумия кладет руку ему на плечо, в горле застревает пронзительный вопль…

– Господи!

Генри вскочил с кресла, бокал выскользнул из руки. Хоть бы прекратился этот проклятый кошмар…

Эллиоту пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Два выпуклых глаза изучающе смотрели на него поверх черной саржи. Казалось, женщине хотелось взглянуть на него украдкой, но полусъеденные веки не давали возможности прикрыть глаза. Рука поправила покрывало, словно женщина хотела спрятаться от взгляда Эллиота.

Нашептывая латинские слова, граф попросил ее подождать немного. Кеб не мог подъехать ближе к дому, который был им нужен. Осталось пройти несколько шагов.

Эллиот вытер лоб носовым платком. Так, минуточку. Рука. Рука, которая придерживала черную ткань возле рта. Он снова взглянул на нее. Рука менялась в лучах жаркого солнца. Рана, обнажавшая костяшки пальцев, почти затянулась!

Эллиот некоторое время изучал руку, потом перевел взгляд на глаза женщины. Да, появилось что-то вроде век, и теперь длинные изогнутые черные ресницы прикрывали бугристую изъеденную плоть.

Он снова обнял женщину, и она тут же прижалась к нему, нежное, трепещущее существо. И тяжело вздохнула.

Эллиот вдруг ощутил исходящий от нее аромат духов, дорогих, сладких, изысканных. В этом аромате слышались запахи пыли, глины, речного ила, но очень легкие, почти неуловимые. А запах духов был стоек и силен. Сквозь тонкую саржу Эллиот чувствовал тепло ее тела.