Мумия

«Что ты так беспокоишься из-за Египта? – спрашивала она. – Ты хочешь, чтобы я стала римской императрицей? Нет, ты хочешь не этого. Ты хочешь, чтобы я выпила твой волшебный напиток и стала бессмертной, как ты. И к чертям мою земную жизнь! Ты хочешь уничтожить мою земную жизнь и земную любовь. Но я вовсе не хочу умирать ради тебя!»

«Ты не понимаешь, что говоришь!»

Замолчите, голоса прошлого! Надо слушать только волны, разбивающиеся о прибрежный песок. Пройтись к тому месту, где было старое римское кладбище – они отнесли ее туда, к Марку Антонию.

Мысленным взором он снова увидел похоронную процессию. Услышал плач. И что хуже всего – опять увидел ее в те последние часы. «Отстань от меня со своими обещаниями. Антоний зовет меня из могилы. Я хочу к нему».

А теперь от нее не осталось и следа, только его память. И легенды. Он снова услышал шум толпы, которая запрудила узкие улочки, струилась вниз с холма, чтобы в последний раз увидеть ее в гробу в мраморном мавзолее.

«Наша царица умерла свободной»...

«Она обманула Октавиана».

«Она не стала рабыней Рима».

Боже, но ведь она могла стать бессмертной!

Катакомбы. Единственное место, куда он еще не ходил. Почему он позвал с собой Джулию? Он, наверное, совсем слаб, раз не смог обойтись без нее. И он так и не сказал ей ничего.

Царь видел, что ей интересно. Она выглядела так мило в своем длинном, бледно-желтом платье с кружевами. Все эти современные женщины, казалось ему поначалу, надевали на себя слишком много тряпок, но потом он понял, в чем прелесть их одежд, – и ему стали казаться нормальными и длинные узкие рукава с широкими манжетами, и перетянутые талии, и широкие развевающиеся юбки.

И вдруг он пожалел, что они находятся в Египте. Лучше бы они были опять в Англии или в далекой Америке.

Но катакомбы он обязательно должен увидеть перед отъездом. Так что они шли вместе с другими туристами, слушали нудный голос экскурсовода, который рассказывал о том, как здесь прятались христиане и давным-давно совершались древние обряды.

– Ты уже бывал здесь раньше? – прошептала Джулия. – Для тебя это важно?

– Да, – еле слышно ответил он, крепко прижимая к себе ее руку. Ах, если бы он мог навсегда покинуть Египет. Почему же так больно?

Нестройная группа перешептывающихся туристов остановилась. Глаза Рамзеса беспокойно забегали по стене. Он увидел его, тот узкий проход. Остальные двинулись вперед, боясь отстать от экскурсовода, а царь потянул Джулию назад и, когда голоса туристов затихли вдали, включив электрический фонарик, вошел в проход.

Тот ли это путь? Он не был уверен. Он помнил лишь то, что случилось тогда.

Тот же запах сырых камней. Латинские надписи на стенах.

Они вошли в большую пещеру.

– Смотри, – позвала его Джулия. – Там наверху в скале пробито маленькое окошко. Странно. А в стены вбиты какие-то крючья, видишь?

Ему казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека. Он хотел ответить, но не мог вымолвить ни слова.

Затуманенным взором он смотрел на прямоугольный камень, на который показывала Джулия. Она произнесла слово «алтарь».

Нет, это не алтарь. Ложе. Ложе, на котором он проспал триста лет, спал до тех пор, пока не открыли верхнее окно. Древние цепи подняли тяжелый деревянный ставень, и вниз проникло солнце, согревая своим теплом его веки.

Он услышал девичий голос Клеопатры: «О боги, это правда! Он жив!» Ее глубокий вздох эхом прокатился под каменными сводами пещеры. Солнечные лучи согревали его тело.

«Рамзес, проснись! – закричала она. – Тебя призывает царица Египта!»

Он почувствовал покалывание во всем теле; почувствовал, как дрогнули его волосы и кожа. Еще не проснувшись, он сел и увидел прямо перед собой юную женщину с черными волосами, свободно спадавшими на плечи. И старого жреца, который дрожал от страха и что-то бормотал себе под нос, сложив ладони в молитве. Жрец беспрерывно кланялся.

«Рамзес Великий! – воскликнула она. – Царица Египта нуждается в твоем совете».

Снаружи, из мира двадцатого века, врывались в пещеру столбы золотистой пыли. С улиц Александрии доносился рев автомобилей.

– Рамзес!

Он обернулся. На него смотрела Джулия Стратфорд.

– Красавица моя, – прошептал он и нежно обнял ее. Это не страсть, это любовь. – Моя прекрасная Джулия.

Они пили чай в гостиной. Ритуал чаепития вызвал у царя приступ безудержного смеха. Лепешки, яйца, бутерброды с сыром – и это не называется едой? Но зачем жаловаться? Он мог съесть в три раза больше, чем они, и все равно страшно проголодаться к ужину.