Неприличная страсть

В тот день, когда Майкл поступил в отделение «Икс», она ушла из палаты только после того, как они уже сели за стол, и вернулась в свой корпус, где ее ждал собственный ужин. И теперь она возвращалась по тропинке, освещая ее узким лучом фонарика, и предвкушала наиболее приятные, с ее точки зрения, минуты. Это был отрезок времени после очередного перерыва на еду и до того момента, как гасили свет. Сегодня она с особенным нетерпением ожидала этих минут — появление нового пациента обещало нечто интересное, так что ее мозг лихорадочно работал, возбуждая в ней желание побыстрее разгадать загадку.

Ее не оставляла мысль о том, как, в сущности, много на свете боли, как много причин, ее вызывающих. Кажется, так давно это было — когда она препиралась со старшей сестрой, с яростью возражая против назначения в отделение «Икс». Она кричала этой несокрушимой, как гранитная глыба, даме, что у нее нет абсолютно никакого опыта, она не знает, как обращаться с душевнобольными пациентами, и чувствует неприязнь и отвращение по отношению к ним. Ей казалось, что ее незаслуженно обидели, что она получила пощечину вместо благодарности со стороны армии за все эти годы, проведенные в полевых госпиталях. Там была другая жизнь — в палатках, на земляном полу, в пыли или грязи, в зависимости от погоды. Главное здесь было — не упасть, остаться на ногах, чтобы продолжать выполнять свой долг — сестры милосердия, — а климат и условия жизни безжалостно делали свое дело. Это был настоящий океан ужаса и боли, и в нем приходилось находиться неделями подряд, а все вместе растягивалось на годы. Но боль здесь была совсем иная, Странная вещь: можно было выплакать все глаза над беспомощным человеком, вернее, над липкой, распластанной по земле массой из костей и внутренностей, а сердце вдруг застывало, превращаясь в замороженный кусок мяса. Все-таки это был, так сказать, свершившийся факт. Дело сделано, и конец. Латаешь то, что можешь, оплакиваешь, если ничего не можешь, и забываешь, потому что надо идти вперед и вперед, останавливаться и думать тут некогда.

А в отделении «Икс» боль была другого рода — здесь страдают душа и мозг. Людей, терзающихся душевной болью, не понимают, над ними нередко смеются или отвергают. Да она сама восприняла свое назначение сюда как оскорбление ее заслуг, опыта, способностей, пренебрежение годами верной и преданной службы. И она вполне отдавала себе отчет, почему она так чувствовала. Телесная боль, физическое увечье, понесенное во время выполнения долга, неизбежно требовали от людей проявления их лучших качеств. Здесь можно было увидеть тот невероятный героизм, настоящее величие души, которые так часто разрывали ей сердце все эти долгие годы. А в нервных срывах не было никакого величия. Если человек не выдержал, значит, в его личности есть изъян, ему присуща слабость характера и больше ничего.

И вот в таком состоянии она пришла работать в отделение «Икс» — в состоянии глубокой обиды, с плотно сжатыми губами, почти желая в глубине души возненавидеть своих больных. И только полное осознание профессиональной этики и привычка к скрупулезному выполнению своего долга не позволили ей окостенеть во враждебной позиции к этим людям. В конце концов пациент есть пациент, и больной мозг точно так же нуждается в помощи и лечении, как и больное тело. И, полная решимости не допустить, чтобы кто-то имел основания обвинить ее в нарушении служебного долга, она приступила к своим обязанностям медицинской сестры психиатрического отделения.

Но по-настоящему она изменилась по отношению к своим пациентам, когда поняла, что на Базе номер пятнадцать ни одна душа не интересовалась людьми, находившимися в отделении «Икс». Пациентов такого рода никогда не бывало много в госпитале, который начал свое существование в непосредственной близости от передовой, так что приспосабливаться к нуждам больных, страдавших психозами, здесь не было ни времени, ни возможности. Большая часть тех, кто оказывался в отделении «Икс», были переведены из других отделений. Наггет, Мэтт и Бенедикт именно так и попали сюда. Пациентов с более сложными случаями психических повреждений отправляли сразу в Австралию. У тех же, кто оставался, заболевание протекало в менее ярко выраженной форме. Симптомы их скорее относились к скрытым. А в армии врачи-психиатры были наперечет, и никого из них не прикрепили к Базе номер пятнадцать, по крайней мере, на памяти сестры Лэнгтри.