Неприличная страсть

— Все девки грязные, — бросил он и больше ничего уже не говорил. Да, он очень тревожил ее, по этой причине и по многим другим.

Прежде чем подойти к Майклу, она поправила ширмы вокруг стола, потому что они стояли слишком близко к его кровати, и ему будет неудобно вставать, если вдруг понадобится. Сложив ширмы наподобие веера, она сдвинула их к стене. В этой кровати давно уже никто не спал — из-за того, что она стояла около окна, и на нее всегда падал свет.

Ей очень понравилось, что Майкл не стал надевать верх от пижамы. Так разумно в этой влажной жаре! А вот с Мэттом и Наггетом дело обстояло хуже. Ей никак не удавалось убедить их обойтись без застегнутых наглухо пижам. Может быть, это из-за того, что оба были слишком подавлены женщинами, внушившими им свои понятия о приличиях цивилизованного мира: женой, матерью?

Майкл лежал лицом к окну, повернувшись спиной к палате. Судя по всему, свет, падающий из окна, совершенно ему не мешал. Значит, не будет возражать против своей кровати. Чтобы увидеть его, ей нужно было обойти вокруг и встать со стороны окна, но мысль о том, что она будет смотреть в лицо спящему, была ей как-то неприятна, и она осталась на своем месте. Мягкий свет скользил по его спине и плечу и заискрился на серебряной цепочке, на которой висели две бирки унылого серого цвета, вырезанные из прессованного картона — его опознавательные знаки. Одна свисала внизу, другая отскочила назад и лежала на подушке за его спиной. По этим карточкам его опознают, если найдут кусок его тела с этими бирками; одну оторвут и вместе с вещами отошлют родным, а с оставшейся похоронят… Только теперь этого уже не произойдет, сказала она себе. Война кончена. Ничего такого уже не может случиться.

Тогда, днем, он смотрел на нее так, будто не в состоянии был воспринимать ее всерьез, будто считал, что она вышла за рамки своего естественного предназначения и занялась чем-то совершенно несвойственным ее роли. Не столько «давай-давай, девочка, развлекайся», сколько «давай-давай, возись с этими уродцами, они без тебя не обойдутся. Я-то не собираюсь». Вид у него был такой, будто он стукнулся лбом о кирпичную стену. Или столкнулся с какой-то неведомой ему силой. Остальные тоже это почувствовали и поняли, что Майкл не имеет никакого отношения к отделению «Икс», как таковому.

Сестра Лэнгтри стояла у кровати Майкла, освещая фонариком его затылок, гораздо дольше, чем ей показалось. Левая рука ее потянулась к сетке, чтобы разгладить складки и морщины.

Внезапно она уловила какое-то легкое движение. Она подняла глаза и, поскольку ширмы, отгораживающие стол, были сдвинуты, увидела кровать Льюса у противоположной стены и самого его, сидящего на краешке. Совершенно голый, он одну ногу поднял к подбородку и, обхватив ее руками, наблюдал, как она смотрит на Майкла. Ощущение было самое неприятное: как будто он застал ее за неприличными действиями, которые она совершала исподтишка. К счастью, в палате было темно, и он не мог видеть, как она вспыхнула.

Они смотрели друг на друга очень долго, она и Льюс, как противники, которым предстоит жестокая борьба, и они на расстоянии пытаются взвесить силы друг друга. Затем Льюс прервал эту молчаливую дуэль, руки его разжались, и он опустил ногу вниз и издевательски помахал ей из своего угла, после чего отдернул сетку и исчез. Стараясь двигаться со своим обычным спокойствием, она подошла к его кровати и наклонилась, чтобы подоткнуть сетку поглубже под матрас. При этом она изо всех сил заставляла себя не смотреть даже близко в сторону его лица.

К Нейлу она, как правило, не заходила, разве что он попросил бы ее об этом, но он никогда этого не делал. Оказавшись один в своем убежище, он был полностью предоставлен самому себе, и она не вмешивалась в его существование. Это было все, что она могла сделать для него, бедняги.

Все было в порядке. Сестра Лэнгтри зашла в кабинет, чтобы переобуться в ботинки и гетры, и нахлобучила шляпу на голову. Затем она нагнулась за своей корзинкой и бросила туда две пары носков, которые выудила из вещевого мешка Майкла, потому что их необходимо было срочно заштопать. Затем беззвучно проскользнула мимо занавески к входной двери и вышла наружу. Луч фонарика, уже не закрытый ее пальцами, осветил ей путь через лагерь. Половина одиннадцатого. К одиннадцати она успеет принять ванну и приготовиться ко сну, а в полдвенадцатого уже будет спать крепким сном, который ничто не прервет целых шесть часов.