Неприличная страсть

К счастью, в руках у Майкла ничего не было, но ярость, солдатская выучка и неожиданность нападения сделали свое дело, и если бы сержант не успел крикнуть, а люди не подбежали бы вовремя и не оторвали Майкла, все было бы кончено.

Майкл понял, что в те минуты его сознание затопило безумие, и почувствовал себя уничтоженным. Никогда за все годы войны не возникало в нем жажды убивать, он не получал от этого никакого удовольствия, не испытывал ненависти к противнику. Но в этот раз, когда он сдавил горло сержанта руками, в нем вдруг поднялась волна удовольствия, близкая по ощущению разве что к вершинам сексуального наслаждения, и, сжимая большими пальцами подъязычный хрящ лежащего под ним человека, он упивался этим чувством, оно завладело его мозгом, и весь он растворился в какой-то безумной похоти, которую до сих пор презирал в других.

Никто не мог знать, что чувствовал Майкл в эти короткие и страшные секунды, и поняв это, он решил не бороться с последствиями. Он отказался хоть как-то оправдать свои действия, отказался вообще что-либо объяснять, кроме того, что хотел убить.

Командир батальона — находясь под его командованием, можно считать, что тебе повезло на всю жизнь, — за шиворот тащил Майкла к себе, чтобы заставить его говорить. При их разговоре присутствовал только один свидетель — офицер медицинской службы, блестящий врач, человек исключительно высоких моральных качеств. Они сообщили Майклу, что дело попало к дивизионному начальству, что потерпевший настаивает на трибунале и ни в коем случае не ограничится уровнем командования батальоном. — Чертов тупица, педераст, — бесстрастно высказался командир.

— Он был не в себе эти дни, — отозвался Майкл, все еще потрясенный зрелищем человека, вот-вот готового разрыдаться.

— Если ты и дальше будешь продолжать в этом же духе, они признают тебя виновным, — сказал врач, — и ты потеряешь все, что заслужил за эти годы. Все, чем можешь по праву гордиться.

— Пускай признают, — устало ответил Майкл.

— Прекрати, Майкл! — сказал командир. — Ты стоишь десятерых таких, как он, и сам знаешь это.

— Я хочу вырваться отсюда, — проговорил Майкл, закрывая глаза. — Джонно, я по горло сыт этой войной, осточертело мне все это!

Двое других обменялись взглядами.

— Тебе нужен хороший отдых, это совершенно ясно, — бодро заявил полковой врач. — И в любом случае насчет суда заткнись. А вот лучше скажи мне: как насчет удобной мягкой кроватки в уютном симпатичном маленьком госпитале, а? Рядом симпатичная маленькая сестренка, ухаживает за тобой и все такое?

Майкл приоткрыл глаза.

— Прямо рай какой-то, — пробормотал он. — А что я должен делать, чтобы вознестись туда?

— Да просто стой пень пнем, — ухмыльнулся врач. — Я отправлю тебя на Базу номер пятнадцать с подозрением на психическое расстройство. В увольнительных бумагах об этом ничего не будет сказано, это мы тебе обещаем. А вот нашему приятелю-сержанту придется трубить отбой.

Сделка состоялась. У Майкла приняли оружие, погрузили в машину «скорой помощи» и доставили на аэродром. А оттуда — на Базу номер пятнадцать.

Значит, он в уютном симпатичном маленьком госпитале на удобной мягкой кроватке, а рядом симпатичная маленькая сестренка, так что ли? Но сестра Лэнгтри как-то не подходила к определению симпатичной маленькой сестренки. Он уже нарисовал в своем воображении что-то пухлое, сорокалетнее, с материнским деловым выражением лица. А она оказалась изящной упругой штучкой, едва ли старше его самого, с самомнением почище полкового бригадира да и с мозгами не хуже генерала…

Майкл очнулся от воспоминаний и увидел, что Бенедикт пристально смотрит на него, не мигая, и он уже улыбнулся ему с искренним расположением, когда в его голове раздался предупредительный сигнал. Нет, никогда больше! Даже ради этого несчастного бедолаги с полуголодным тоскливым взглядом бездомного пса! Никогда, никогда. В конце концов, знание — лучшее оружие, и он теперь в состоянии сам решить, в каком месте подвести черту под дружескими отношениями. Не то чтобы Майкл принял Бенедикта за гомосексуалиста, просто ему очень нужен друг, а все остальные не проявляют к нему ни малейшего интереса. И не мудрено. В нем явно бросается в глаза какая-то непонятная окаменелость, которую Майкл уже не раз встречал в других, и всегда это означало одиночество. Такие люди странно на все реагируют. Вместо того чтобы, например, ответить насмешкой на насмешку, они вдруг начинают разглагольствовать о религии или говорят о таких вещах, которые обычно люди не замечают. Бен скорее всего до смерти пугал девушек и сам в свою очередь безумно боялся их. Майклу пришло в голову, что Бен, вероятно, относится к тем людям, чья жизнь проходит в своего рода эмоциональной пустыне, она изначально бесплодна… Неудивительно, что он так любит сестру Лэнгтри — она обращается с ним, как с нормальным, в то время как все остальные считают его попросту придурком. И еще они чувствовали в Бенедикте яростную неистовую силу, не отдавая себе в этом отчета, за исключением, может быть, Нейла, который все-таки много повидал. Господи, какой же это, наверно, был солдат!