Неприличная страсть

— Первый раз вижу, как ты вышел из себя, — сказал Бенедикт, входя вместе с Майклом в море.

Майкл остановился по пояс в воде и внимательно посмотрел на темное от тревоги истощенное лицо. Он и сам сейчас не мог скрыть беспокойства.

— Зря я это сделал, — признался он. — Болтать сгоряча — хуже некуда, да и глупо ужасно. Я вообще-то не вспыльчивый, поэтому терпеть не могу, когда меня вынуждают вот так себя вести. Это же совершенно бесполезно! Поэтому я и ушел от них. Если бы я остался, я совсем бы дурака из себя свалял.

— Ты же такой сильный, ты всегда можешь преодолеть искушение, — с сожалением произнес Бенедикт. — Жаль, что я не такой!

— Брось, приятель, ты самый лучший из всех пас, — ласково сказал Майкл.

— Ты правда так думаешь, Майкл? Я очень стараюсь, но это так трудно. Я слишком много потерял.

— Ты себя потерял, Бен, а больше ничего. Все здесь, у тебя в душе, ждет, когда ты найдешь дорогу к себе.

— Во всем виновата война. Она сделала из меня убийцу. Но все-таки я знаю, что это только предлог. На самом деле война ни при чем. Это я сам. Я просто не оказался достаточно сильным, чтобы пройти испытание, которое мне послал Бог.

— Нет, это война, — возразил Майкл, перебирая руками в воде. — Мы все затронуты, не только ты один. Потому мы в «Иксе» и оказались. Если бы не война, ничего бы с нами не случилось. Некоторые считают, что война, мол, это естественно для людей, но мне так не кажется. Не знаю, может быть, когда речь идет о нации, это и естественно, или же для тех пожилых джентльменов, которые ее затевают, но для мужчин, которые должны сражаться и погибать, нет вещи более противоестественной, чем война.

— Но ведь Бог все устраивает, — сказал Бенедикт, погружаясь в воду по шею, а затем опять всплывая. — Значит, это естественно. Бог послал меня на войну. Я сам не записывался, потому что не знал, как мне быть, и молился, и Бог велел мне подождать. Если бы он считал, что мне нужно испытание, он бы послал меня. И он так сделал. Так что все естественно.

— Так же, как рождение или брак, — скривив губы, произнес Майкл.

— А ты собираешься жениться? — спросил Бенедикт, вздернув голову, как будто боялся пропустить ответ.

Майкл думал об этом, думал о сестре Лэнгтри, такой воспитанной, образованной. Она благородная женщина, офицер высокого звания. Принадлежит к тому классу, с которым ему почти не доводилось сталкиваться перед войной и к которому он не захотел присоединяться во время войны, хотя возможность у него была.

— Нет, — серьезно ответил он. — Не думаю, что у меня осталось что-то, что я мог бы предложить. Я уже просто не тот, каким был раньше. Возможно, я слишком многое о себе понял. Мне кажется, чтобы жить с женщиной и воспитывать детей, человек должен сохранить о себе какие-то иллюзии, а у меня их больше нет. Я был там и прошел весь путь обратно, но теперь я оказался там, где не мог оказаться, не будь войны. Ведь это же имеет значение, правда?

— Да, конечно! — пылко подтвердил Бенедикт, просто чтобы доставить удовольствие другу. На самом деле он ничего не понял.

— Я убивал людей. Даже пытался убить соотечественника. Прежние лозунги уже не действуют, как раньше. Да это и невозможно. Я поливал огнем из гранатометов целые поля человеческих остатков, потому что невозможно было их собрать, чтобы прилично похоронить. Мне приходилось разыскивать опознавательные значки в месиве из крови и внутренностей глубиной в несколько дюймов — такого не увидишь ни на одной скотобойне. Мне было так страшно, что казалось, я не смогу больше сдвинуться с места. И плакал я тоже немало. И пройдя через все это, как я могу воспитывать сына? Да ни за что, даже если я буду последним из живущих на земле мужчин.

— Это наша вина, — сказал Бенедикт.

— Нет, это наше горе, — ответил Майкл.

Глава 7

Когда сестра Лэнгтри вошла в сестринскую, там уже почти никого не осталось, потому что время было около пяти, и сестры давно уже начали расходиться. Это была большая просторная комната с огромными створчатыми дверями по обе стороны, которые вели на веранду. Все окна были затянуты сеткой — роскошь просто неслыханная — и то же самое в столовой. Каков бы ни был тот неизвестный военный проектировщик, который занимался обстановкой, он, должно быть, очень хорошо относился к сестрам. На легких плетеных диванах лежали мягкие подушки, обитые хотя и дешевой тканью, но расцветка была выбрана с явным Желанием украсить комнату. И хотя узоры давно уже потемнели под действием плесени, а частые стирки почти совсем обесцветили их, все это не имело значения. Общее впечатление не страдало, и комната оставалась большой и веселой и оказывала на сестер соответствующее воздействие.