Догадавшись, что речь шла о ней, Кармела скромно отвела глаза в сторону.
– Но вот что мне было бы интересно узнать,– продолжал Вольф,– так это чем все закончится. Умрет ли ваша старая приятельница после того, как исчерпает все свои воспоминания, или же перейдет в состояние полного слабоумия.
– Какой ужас! – воскликнула Жанна.– Вы представить себе не можете, кем была для меня Лукреция. Она – вся моя молодость, начало взрослой жизни. Я столько могла бы вам рассказать...
Все лицо ее теперь было залито слезами, и она часто подносила к глазам свой носовой платок.
– Я останусь с ней. Останусь. Должна остаться,– добавила она.
– Ну же, Жанна, успокойтесь,– сказал Вольф, слегка сдавливая рукой ее плечо.– Уверяю вас, она не настолько несчастна. И вы прекрасно знаете, что не можете остаться, что завтра уедете в Милан и через пару дней обо всем этом забудете...
Жанна зарыдала еще сильней.
– Да, я знаю! Вот в этом-то и весь ужас!
Она выражала свое горе так громко, что в конце коридора открылась дверь и появилась американка из пятидесятого номера в пижамной куртке и с голыми ногами. Убедившись в том, что ее было достаточно хорошо видно, она прыснула от смеха и закрыла дверь.
– Таких можно встретить во всех отелях,– сказал Вольф.
Он приблизился к Кармеле.
– Тебе было когда-нибудь страшно с графиней? – спросил он девушку на ломаном итальянском.
– О нет! – ответила Кармела.– Она играет в свои воспоминания. Если бы у меня они были столь же красивыми, я думаю, что поступала бы точно так же, как она.
Вольф попросил Жанну перевести ответ девушки.
– Эта девочка умнее нас,– сказал он.– Она только что преподала мне урок, в двух фразах выразив то, что я пытаюсь напыщенно втолковать вам в течение десяти минут... Да, в общем-то, разве все мы не занимаемся лишь тем, что разыгрываем друг перед другом и перед самими собой спектакль, для того чтобы создать иллюзию того, что мы живем? То неравенство между поведением, которое мы называем нормальным, и умственным расстройством – не является ли оно сообщничеством? Разве мы с вами, Скрявин, Паламос, Барбара не являемся в некотором смысле бредящими притворщиками?
Он опустил голову и на несколько секунд погрузился в раздумья.
– Так ли это...– пробормотал он.
Он стоял на грани того, чтобы высказать важные вещи, и его одновременно раздражало то, что он чувствовал, как мысль его сбивалась на проторенный простой путь, клонилась в сторону удобных и привычных выводов, приближенных сравнений.
– Главной функцией человеческого существа является функция представления. Но представления чего или кого?
Жанна сунула в руку Кармелы две тысячи лир и потянула Вольфа к лестнице, говоря на ходу:
– Если бы вы могли рассмотреть как следует то, что вам доступно... А вы ничего не видите. И удовлетворение получаете только тогда, когда заставляете страдать... да и это случается не столь уж часто.
Машинка Марио Гарани продолжала звучать в тишине ночи, словно далекий сверчок. Подвешенная к потолку лампочка заливала коридор желтоватым светом. Прижавшись к стене затылком, Кармела позволяла времени продолжать свой бег, не замечая этого и не боясь. Внезапно она почувствовала тепло в сердце и какое-то озарение. Она резко выпрямилась. «Я люблю синьора Гарани. Именно его!» – сказала она самой себе. И ей стало страшно от того, что произнесла она это вслух.
Осторожными шагами приблизившись к двери номера пятьдесят семь, она долго простояла рядом, одновременно обрадованная и подавленная тем, что с ней происходило. Потом, когда машинка умолкла, Кармела вдруг почувствовала, что ее дыхание тоже остановилось. И она убежала в свою каморку.
Часть вторая
Глава I
В этот час жара брала над Римом верх.
Весь отель дремал в полной тишине. В комнатах, в тени опущенных штор, было относительно прохладно.
– Я не помешаю вам, доктор? – спросила Кармела.
Марио Гарани сидел за своим рабочим столом, запустив пальцы в волосы.
– Да...– прошептал он.
– Тогда я приду в другой раз. Прошу прощения.
– Раз уж зашла, говори. Так в чем дело?
– Я хотела бы узнать, сколько это могло бы стоить...– ответила она, вытаскивая из-под фартучка толстый пожелтевший пакет.
Он взял пакет, извлек пачку плотных хрустящих бумаг и развернул их.
– Откуда у тебя эти акции? Чьи они? – спросил он удивленно.
Это были акции на предъявителя «Генеральной компании “Конголезские рудники”». Они были отпечатаны на французском языке черными буквами на светло-зеленой бумаге с рамкой из листочков. На них стоял год выпуска: 1909.