162  

Одежда — простой черный костюм от Armani, белая рубашка от Comme des Garcons, красный короткий жилет Prada — лежит на пепельно-сером диване в углу комнаты. Бобби Хьюз в тапочках наливает мятный чай из черного керамического чайника, который он аккуратно ставит обратно на хромированный стол. Затем он выбирает на вешалке в шкафу-купе галстук от Versace, который я должен сегодня надеть.

Затем мы обнимаемся снова, и он настойчиво шепчет мне на ухо, прижимая меня к себе сильнее:

— Что, если в один прекрасный день, Виктор, что, если в один прекрасный день ты превратишься в полную противоположность самому себе?

0

Сначала мы пили «Столичную» в «Quo Vadis?» в Сохо по поводу какого-то благотворительного концерта, организованного MTV Europe, а затем на двух «ягуарах ХК8», красных и сверкающих, отправились на вечеринку в Холланд-парк и бросили их перед домом, лихо запарковав чуть ли не поперек улицы. Люди явно нас заметили и начали перешептываться, когда мы вшестером вошли в дом, и тут же «Je t'aime» Сержа Гинсбура начала звучать и уже не смолкала в течение всего вечера. На этой вечеринке полностью отсутствовала всякая организация, хозяева предпочитали оставаться невидимыми, вынуждая гостей путано объяснять друг другу, как они здесь оказались, но, поскольку многие уже благополучно забыли, кто их сюда пригласил, ничего хорошего из этого не выходило. Модели из Emporio Armani, демонстрирующие нижнее белье, скользили сквозь толпу, включавшую в себя Тима Рота, Сила, участников группы Supergrass, Пиппу Брукс, Файрузу Балк, Пола Уэйлера, Тайсона. Кто-то раздавал телячьи ножки с большого подноса, а в саду, наполненном розами, под высокими живыми изгородями дети, одетые в рубашки-сафари от Tommy Hilfiger, пили из стаканчиков пунш леденцового цвета на основе гренадина и играли пустыми бутылками из-под «Столичной», пиная их по шикарной просторной зеленой лужайке, а кругом уже наступила ночь. Запахи, витавшие в доме, включали эстрагон, цветы табака, бергамот, дубовый мох.

— Вполне вероятно, — роняю я в ответ на чей-то вопрос.

Я развалился в черном кожаном кресле, в то время как Бобби, одетый в костюм от портного с Сэвилроу, продолжает кормить меня ксанаксом, шепча мне на ухо каждый раз: «Тебе лучше к этому привыкнуть», перед тем как отойти в сторону. Я глажу по головке керамическую кошечку, которую я подобрал рядом с креслом перед тем, как окоченеть в нем, уставившись на лежащую на полу чудовищных размеров книгу, озаглавленную «Дизайн: черепица и отделочная плитка». Еще там был аквариум с неуклюжей черной рыбой внутри, который потряс меня своей неизбывностью. И все только что вернулись из Лос-Анджелеса, и люди направлялись в Рейкьявик на уик-энд, и некоторых ужасно волновала судьба озонового слоя, а других — совсем нет. В ванной я взирал как завороженный на брусок мыла с монограммой, лежащий в черной мыльнице, стоя на мохнатом шерстяном коврике и тщетно пытаясь вызвать мочеиспускание. А затем я догрызал то, что осталось от моих ногтей, пока Софи Даль знакомила меня с Брюсом и Тамми, тут же удалившимися танцевать под сень живых изгородей, а повсюду были расставлены гигантские банановые листья, и я постоянно подмигивал Софи, а она ничего не замечала.

Джейми Филдс, каким-то образом постоянно оставаясь в моем поле зрения, тем не менее умудрилась полностью проигнорировать меня в тот вечер. Она или смеялась каким-то шуточкам, которые отпускала Эмбер Валетта, или качала головой, когда ей предлагали — на эту вечеринку специально доставили самолетом almojabanas[115] из ресторана в Сан-Хосе — какие-нибудь закуски, и она отвечала «Да» практически на любой вопрос, который ей задавали. Бентли смотрел по сторонам, как неуклюжий, но хорошо воспитанный подросток, пил пино-нуар из средних размеров графина и вскоре начал ко мне интенсивно приставать, но я только слабо улыбался ему, когда он смахивал конфетти с надетого на меня пиджака от Armani, и говорил слово «круто» так, словно в нем двенадцать «у». Только когда стало уже совсем поздно, я заметил, что съемочная группа тоже присутствует, включая оператора Феликса, причем все ее члены сохраняют абсолютную невозмутимость, а затем облачко тумана начинает развеиваться в моей голове, и я вдруг понимаю, что никто из них не знает ничего ни о Сэме Хо, ни об ужасной смерти, которой он умер, ни о том, как тело его тряслось так быстро, что буквы в татуировке «РАБ» на его костяшках невозможно было прочитать. Возвращается Бобби, свеженький как огурчик, вручает мне салфетку и просит перестать пускать слюни.


  162  
×
×