Гламорама

— Виктор, нет никакой нужды объяснять мне, кто ваш отец, — говорит Палакон. — Мне кажется, что я все-таки понимаю. — Он снова делает паузу. — И именно поэтому я также понимаю, что из-за данного обстоятельства ситуация становится гораздо более… э-э-э… деликатной.

Я начинаю хихикать:

— Деликатной? Ситуация становится гораздо более деликатной?

Я перестаю хихикать и всхлипываю.

— Виктор, мы можем помочь вам, я думаю…

— Я в западне, в западне, в западне, и они меня убьют…

— Мистер Вард, — говорит Палакон, становясь рядом с кроватью на колени и склоняясь ко мне. — Прошу вас, мы вам поможем, но…

Когда я пытаюсь обнять его, он мягко отталкивает меня.

— …но вы должны вести себя так, словно ничего не произошло. Вы должны делать вид, что ничего не знаете. Вы должны продолжать играть в эту игру, пока я что-нибудь не придумаю.

— Нет, нет, нет…

Палакон делает знак двойнику Кристиана Бэйла. Я чувствую, как на мои плечи опускаются руки. Слышен чей-то шепот.

— Палакон, мне страшно! — всхлипываю я.

— Не бойтесь, мистер Вард, — говорит Палакон. — Мы знаем, где вы находитесь. Тем временем я должен кое-что выяснить. Мы вступим с вами в контакт…

— Только будьте осторожнее, — говорю я. — Все прослушивается. Везде провода проведены. Все снимают на камеры.

Мне помогают подняться на ноги. Я цепляюсь за Палакона, пока меня ведут к дверям.

— Вам нужно успокоиться, мистер Вард, — говорит Палакон. — Пусть Рассел отвезет вас назад, и мы свяжемся с вами через пару дней, а может быть, даже и быстрее. Но вы должны сохранять спокойствие. Сейчас все пойдет по-другому, и вы должны сохранять спокойствие.

— Но почему я не могу остаться здесь? — взываю я, пытаясь бороться, пока меня ведут к двери. — Пожалуйста, оставьте меня здесь.

— Мне нужно составить всестороннее представление, — говорит Палакон. — А сейчас у меня только одностороннее представление. А мне нужно составить всестороннее представление.

— Что происходит, Палакон? — спрашиваю я, останавливаясь. — Что за дела?

— Просто что-то пошло наперекосяк.

Заднее сиденье черного «ситроена» сплошь усыпано конфетти, и, когда Рассел высаживает меня на бульваре Сен-Марсель, мне кажется, что мы ехали дотуда несколько часов, а затем я прохожу через ботанический сад и оказываюсь на набережной, а надо мной — белесое утреннее небо, и я думаю; «Иди-ка ты домой, ложись спать, ни во что не вмешивайся, смотри на все безучастно, пей виски, вставай в предписанные позы и принимай все, как оно есть».

25

Я стою в телефонной будке на рю де Фобур-Сент-Оноре и пытаюсь дозвониться Феликсу в «Ritz». Телефон в его номере звонит шесть раз, прежде чем он отвечает. Я снимаю мои темные очки, а затем снова надеваю их и снова снимаю.

— Алло, — устало отвечает Феликс.

— Феликс, это я, — говорю я. — Это Виктор.

— Да? — спрашивает Феликс. — В чем дело? Что стряслось?

— Нам нужно поговорить.

На другой стороне улицы кто-то ведет себя как ненормальный — волосы растрепаны, неудержимо хохочет, отгоняет газетой выхлопные газы автомобилей. На другой стороне улицы начинает вставать солнце, но потом передумывает.

— О, Виктор, как я от всего этого устал! — стонет Феликс. — И как я устал от тебя!

— Феликс, прошу тебя, только не сейчас, не ругайся, — говорю я. — Я тебе должен сообщить очень важные вещи, — говорю я. — Я кое-что разузнал и должен рассказать тебе об этом.

— Но я больше не хочу тебя слушать, — говорит Феликс. — Да и никто не хочет. К тому же, Виктор, по-моему, честно говоря, ты не можешь рассказать ничего, что хоть кого-нибудь может заинтересовать. Ты все время говоришь то о своей прическе, то о своих упражнениях в тренажерном зале, то о том, кого ты собираешься трахнуть на следующей неделе.

(Бобби летит в Рим, а оттуда в Амман, в Иорданию, на рейсе Alitalia. В сумке, которую он везет ручным багажом в салоне первого класса, — мотки проволоки, пассатижи, силикон, большие кухонные ножи, алюминиевая фольга, пакеты с ремформом, молотки, видеокамера, десяток папок с чертежами вооружения, ракет, бронетранспортеров. В самолете Бобби читает статьи о новой прическе президента в глянцевом журнале, и как это следует понимать, и Бобби запоминает свои реплики в предстоящей сцене и флиртует со стюардессой, которая мимоходом упоминает о том, что ее любимая песня — это ленноновская «Imagine». Бобби делает ей комплименты насчет правильного выбора профессии. Она расспрашивает его на предмет его ощущений от участия в шоу Опры Уинфри. Он вспоминает визит в комнату 25 в мотеле «Dreamland». Он планирует катастрофу. Он задумчиво жует шоколадное печенье.)