Пляж

— Я действительно спала. Мне на другой день обо всем рассказал Этьен.

— Вот оно что, — протянул я, мысленно проклиная Этьена за его длинный язык. — Ну… Я надеюсь, ты не против!.. Это был по-своему непростой…

— Конечно же нет! Знаешь, когда ты болел, я тоже поцеловала тебя.

— А я так и не понял, приснилось мне это тогда, или все происходило наяву.

— Нет, тебе это не приснилось. И помнишь, что было на следующее утро? Ты прямо места себе не находил!

Я кивнул, совершенно отчетливо вспомнив свое замешательство и вопросы Франсуазы.

— Но объясни мне, — продолжала она, — почему ты сказал — непростой?..

— Ну… непростой — это, наверное, неподходящее слово… Все это не было похоже на поцелуй… поцелуй не был… — Я запнулся и начал снова: — Не знаю, что там тебе наговорил Этьен, но он понял поцелуй неправильно. Я поцеловал тебя, потому что ты очень страдала, и все вокруг страдали, и когда я начал… было трудно остановиться.

— А как его воспринял Этьен?

Фьють, подумал я. Ба-бах.

— Ну, по-моему, он подумал, что это… ну, в общем, ты понимаешь…

— Сексуальный поцелуй.

— Да.

Франсуаза рассмеялась. Потом она наклонилась ко мне и быстро поцеловала меня в щеку:

— Это сексуальный поцелуй?

— Нет, — ответил я, слегка привирая. — Конечно нет.

— Поэтому беспокоиться не о чем. Все просто.

— Я рад, что ты понимаешь.

— Всегда, — ответила она, — я всегда все понимаю.

Мы смотрели друг на друга целое мгновение — достаточно долго для того, чтобы испытать легкое возбуждение. Оно напомнило мне о других мгновениях несколько месяцев назад: о многозначительных беседах на Самуе, о полуночном разговоре про параллельные миры с Млечного Пути. А потом мгновение завершилось, так как Франсуаза отвернулась, чтобы взглянуть на Карла.

— Он больше не ломает навес, — сказала она через несколько секунд.

— Да. Я видел, что навес на месте. Возможно, это хороший знак. Улучшение или какой-то сдвиг.

Она вздохнула:

— Нет. Это ничего не значит. Мы поняли, что он ломал навес из-за листьев… Ему просто не было видно пещер. Ему нравится смотреть на них. Когда мы оставили ему щель для обзора, он перестал трогать навес.

— А…

— Но, может, он идет на поправку… Он ест то, что я приношу.

— Все-таки сдвиг. Правда, это не так уж много.

Франсуаза кивнула:

— Да… Бедный Карл… Это совсем немного.

В конце того дня Сэл еще раз поймала меня. Мы с Франсуазой долго сидели на берегу после заката, и Сэл подстерегла меня, когда я уже собирался зайти в дом, чтобы завалиться спать.

— Ты передал мое сообщение? — спросила она.

Я хлопнул себя по лбу:

— Ах, черт. Сэл, оно совершенно выскочило у меня из головы. Мне правда очень жаль. Я забыл, потому что мы говорили о Карле, а потом…

Сэл милостиво кивнула головой:

— Хорошо, хорошо. Я знаю, что произошло, поскольку вечером разговаривала с Этьеном. Похоже, завтра на похоронах много чего придется обсудить, и… Только, пожалуйста, не говори мне, что ты забыл о похоронах.

— Сэл, — возмущенно ответил я, вероятно, переиграв с изображением гнева. — Конечно же нет!

— Да, с тобой нелегко разговаривать… Впрочем, после беседы с Этьеном я внесла в свои планы некоторые изменения. Я решила быть с людьми немного строже, чем планировала раньше… Трудные времена — крутые меры: кажется, так звучит выражение… — Она запнулась. — Похороны в некотором роде сплачивают людей, тебе не кажется, Ричард?

— Возможно, — с сомнением в голосе произнес я.

— Очень даже возможно… В общем, спи спокойно и не мучай себя из-за того, что не передал сообщение.

Я кивнул:

— Не буду.

— Хорошо. Тогда до завтра.

— Пока.

Моше лег спать последним, поэтому он и задул последнюю свечку. Игра «Спокойной ночи, Джон-бой» выглядела сейчас совершенно неуместной, но у меня все же мелькнула мысль попробовать. Мне было интересно, что из этого выйдет. Наверное, мы сможем сыграть в нее, выкрикивая только имена своих друзей, пока какой-нибудь бедняга не окажется вынужденным передать эстафету сторонникам Багза. Наверное, посредниками станут югославки, подумал я, или Сэл.

Потом мои мысли обратились к Франсуазе, — это была целая цепочка мыслей, которые, едва возникнув, завладевали мной практически на неопределенный срок. Неопределенный срок продлился, по меньшей мере, целый час. Именно столько времени я пролежал, бодрствуя, прежде чем понял, что остальные обитатели дома тоже не спят. Открытие оказалось не из приятных. Поскольку в дом совсем не проникал свет, все чувствовали себя в темноте, как в уютном коконе. Парадоксально, но храп и издаваемые людьми во сне звуки лишь усиливали это ощущение, и спящие были отгорожены от вас своим бессознательным.